– Кто-нибудь, разведите здесь огонь, ладно? – крикнула она своим Названным, с топотом заполонившим зал. – Пока я себе сиськи не отморозила.
– Как будто тебе есть что отмораживать, – буркнула Изерн, хмуро глядя себе под ноги. – Чистый пол… Вот что презирает луна! Чистый пол – признак ограниченности.
– Все же лучше, чем грязный, нет? Я бы сказала, что это признак аккуратности.
– Одно другого стоит. – Изерн оттопырила губу, сплюнула чаггой, оставив на камнях продолговатый бурый след, и удовлетворенно кивнула, словно ей удалось хоть в чем-то улучшить этот мир. – Как знать, может быть, это то самое место, где мой папаша едва не прикончил Девять Смертей за то, что он убил моего брата.
Трясучка фыркнул:
– Во всяком случае, оно недалеко от места, где
– Может, тебе бы стоило закончить начатое, – предположила Изерн.
– Все эти «может быть»… это игра, в которой никто не выигрывает. – Трясучка задумчиво повернул на мизинце свой перстень. – Я расстался со всеми своими сожалениями. Без этой обузы плавается легче.
Из угла зала донесся лязг и грохот: это Гвоздь тряс железную клетку, висевшую в дальнем углу. Он стиснул прутья так, что побелели костяшки, словно собирался разломать ее голыми руками.
– Сомневаюсь, что тебе удастся сорвать ее оттуда без каких-нибудь клещей или чего-нибудь в этом роде, – заметила Рикке, подходя к нему.
– Так или иначе, но я ее сорву! – рявкнул он и снова навалился на прутья, гремя цепями.
– А я говорю, оставь в покое.
Гвоздь повернулся к ней и поднес огромный кулак к самому ее носу, так близко, что Рикке пришлось скосить глаза, чтобы поглядеть на него.
– В этой гребаной клетке умер мой отец!
– Это верно. – Она поглощала его ярость своей улыбкой, как мешок со свежеостриженной шерстью поглощает удары. – И она еще может пригодиться нам для тех, кто его туда засадил.
Рикке поднесла указательный палец к его огромному, покрытому шрамами кулаку и мягко отвела его вниз.
Гвоздь мигнул и вроде бы задумался. Потом по его лицу стала разливаться улыбка:
– Кажется, ты начинаешь мне нравиться.