Светлый фон

– Ее власть растет, – негромко произнес Искупитель у него за спиной. – Власть над тобой, Сегда Травос.

– Не хотел бы я быть сейчас рядом с ней.

– Ты уверен?

Провидомин обернулся и поглядел на бога.

– Понимание самого себя иногда становится проклятием.

– Однако необходимым.

– Похоже, что да, – неохотно признал он.

– Ты все еще собираешься с ней сражаться, Сегда Травос?

– Думаю, да.

– Почему?

Провидомин оскалился.

– Только не нужно начинать опять, Искупитель. Враг никогда не задается вопросом относительно мотиваций – враг не пытается выгрызть у себя самого почву из-под ног. – Он ткнул пальцем за спину, в направлении женщины во впадине. – У нее нет никаких вопросов. Никаких сомнений. Зато есть сила. Власть.

– Это правда, – ответил Искупитель. – Все это – правда. Потому-то одержимым неуверенностью всегда приходится отступать. Перед уверенными в собственной праведности им не выстоять. Им приходится ускользать, прятаться, просачиваться сквозь вражеские порядки…

– Где несчастных всех до единого все равно переловят и заставят их умолкнуть – ты забыл, Искупитель, я ведь жил при тирании. Вламывался в двери. Вытаскивал людей наружу. Ты и в самом деле веришь, что несогласных станут терпеть? Скептицизм – это преступление. Или ты размахиваешь флагом, или это сделают другие, но тогда они придут за тобой. Искупитель, я посмотрел в глаза врагу, и они были жесткими, холодными, в них не было ничего, кроме ненависти. О да, я увидел в них собственное отражение – и зрелище это до сих пор со мной.

жил

Больше они не разговаривали. Провидомин снова глянул на женщину, на Верховную жрицу, которую когда-то звали Салинд. Сейчас она была лишь инструментом, оружием какой-то более могущественной воли, ее голода. Той же воли, как он теперь подозревал, что заставляет нации воевать, мужей – убивать собственных жен, а жен – мужей. Которая даже способна подчинить себе душу бога, раздавив ее.

Когда ты поднимешься, Салинд? Когда снова нападешь на меня?

Когда ты поднимешься, Салинд? Когда снова нападешь на меня?

Не так он представлял себе загробную жизнь. Моя битва должна была кончиться. Все мои нужды – потерять смысл, мучительные мысли – навеки умолкнуть.

Моя битва должна была кончиться. Все мои нужды – потерять смысл, мучительные мысли – навеки умолкнуть.