Он что-то шептал.

– Я мог этим ограничиться, и ты стала бы моей. Заманчиво.

Однако то, что текло из его ладони, набухало, жирной змеей скользило сквозь ее глотку, кольцами свивалось в животе.

– Но ты можешь вырваться – на какое-то мгновение, только этого хватит, чтобы предупредить остальных, а этого я не могу позволить.

Там, где ее касался яд, на миг возникало чувство экстатической потребности, волной прокатывающееся по всему телу, но оно почти сразу же сменялось онемением, а потом… чем-то худшим. Она ощущала запах собственного разложения, подобно испарениям заливающий мозг.

Он меня убивает. Но даже это знание не смогло пробудить в ней силы.

– Дело в том, что остальные мне еще пригодятся, – пояснил он. – Так мы сможем явиться, войти, и никто ничего не заподозрит. Мне нужен пропуск, только и всего. Взять того же Нимандра. – Он фыркнул. – Такой бесхитростный, просто на редкость. Нимандр послужит мне щитом. Моим щитом.

Он уже не сжимал ей шею. В этом больше не было нужды.

Умирающая Кэдевисс глядела на него, и ее последней, уже отлетающей мыслью было: Нимандр – и бесхитростный? Ты так и не… Потом наступило ничто.

Ничто, про которое не решается говорить ни один жрец, которое не описывает ни одно священное писание, о котором не возвещает ни один пророк или ясновидящий. Ничто, подобное ничто – это душа в ожидании.

Приходит смерть, и душа начинает ждать.

Араната открыла глаза, села, протянула руку и коснулась его плеча. Нимандр проснулся, вопросительно посмотрел на нее.

– Он убил Кэдевисс, – прошептала она тихо, почти неотличимо от легкого дыхания.

Нимандр побледнел.

– Она была права, – продолжала Араната, – и мы теперь должны быть очень осторожны. Никому ничего не говори, пока не говори, или мы тоже умрем.