– Он отнес ее тело к расщелине и сбросил вниз, а сейчас оставляет на земле следы, показывающие, как неосторожно она шла и где край подался под ее ногами. Потом он придет к нам, потрясенный и исполненный горя. Ты не должен выказать ни тени подозрения, Нимандр, ты меня понимаешь?
Она увидела, что его собственное горе затмило сейчас все остальное – по крайней мере, временно, – и это было хорошо. Необходимо. А гнев внутри него, ярость, что обязательно придет, будут нарастать постепенно, и когда это наконец произойдет, она снова к нему обратится и даст ему необходимую силу.
Кэдевисс первой увидела истину – так, во всяком случае, могло показаться. Но Араната знала, что невинность Нимандра не есть некий врожденный недостаток, фатальная слабость. Нет, невинность была его осознанным выбором. Он сам встал на этот путь. Имея для того причины.
Ее так легко видеть – и ничего не понять. Легко принять за недостаток, а самого Нимандра счесть нерешительным.
Чик эту ошибку сделал с самого начала. А следом за ним и Умирающий бог, который знал только то, во что верил Чик, и полагал все это за истину.
Она посмотрела на него, увидела, что он сдерживает слезы – пока не явится Чик и не принесет ужасную весть, – и, кивнув, отвернулась, чтобы самой притвориться спящей.
Где-то за пределами лагеря ждала сейчас душа, застывшая, словно испуганный заяц. Это было очень печальное знание. Араната любила Кэдевисс, уважала ее за ум, за наблюдательность. Высоко ценила ее верность Нимандру – несмотря даже на то, что у Кэдевисс, вероятно, вызывали подозрения обстоятельства смерти Фейд, что она понимала – Фейд и ее тайна до сих пор не отпустили Нимандра.
Когда верность остается верностью даже перед лицом полного, жестокого понимания – понимающий все знает и о сострадании.
Коннест Силанн стоял спиной к восходящему солнцу. И к городу под названием Черный Коралл. Воздух был холодным и влажным, в нем еще чувствовалось дыхание ночи, а вьющаяся от ворот дорога вдоль побережья Разреза казалась бледной, бесцветной лентой, змейкой ныряющей в темный хвойный лес в полулиге к западу. Дорога была пуста.
Окутывающий город вечный мрак не пропускал солнечных лучей, хотя западный край каменистого склона справа от них солнце уже позолотило, а далеко слева над гладкой черной поверхностью Разреза словно поднимался белый пар.