– Может выйти, – заметил Аномандр Рейк, – не слишком приятно.

– Я знаю, Владыка.

– Осложнение оказалось неожиданным.

– Верно.

– Я пойду пешком, – сказал Рейк, – пока не достигну деревьев. По крайней мере до того времени меня не заметят.

– Не слишком ли долго вы ждали, Владыка?

– Нет.

– Значит, все в порядке.

Аномандр Рейк опустил руку на плечо Коннесту.

– Друг мой, ты всегда был для меня большим, чем я того заслуживал.

Коннест Силанн смог лишь покачать головой в знак возражения.

– Если мы живем, – продолжал Рейк, – то должны рисковать. Иначе жизнь наша ничем не отличается от смерти. Не бывает задач слишком тяжких, шансов слишком незначительных, поскольку даже в поражении – даже в смерти – ты знаешь, что жил.

Коннест кивнул, говорить он не мог. Он должен был сейчас заливаться слезами, но внутри у него все было сухо – внутри черепа, за глазами, все… пересохло. Отчаяние – печь, в которой все сгорает, все превращается в золу, остается лишь жар – обжигающий, хрупкий, тревожный.

– День начинается. – Рейк убрал руку, принялся натягивать перчатки. – Когда я двинусь в путь по этой дороге… я буду радоваться, друг мой. Зная, что ты стоишь здесь и провожаешь меня.

И Сын Тьмы зашагал вперед.

Коннест Силанн смотрел ему вслед. Воину с развевающимися серебряными волосами, в блестящем кожаном плаще. Перечеркнутом ножнами Драгнипура.

В небеса просачивалась голубизна, тени отступали вдоль по склону. Верхушки деревьев там, где дорога исчезала в лесу, покрылись золотом. На самом краю леса Аномандр Рейк остановился, обернулся и высоко поднял одну руку.

Коннест Силанн сделал то же самое, но силы совсем его оставили – он с трудом дышал, поднятая рука дрожала.

Фигура вдали развернулась.

И исчезла среди деревьев.