– Полагается.

Она подняла кухонный нож.

Стражник, похоже, вздрогнул, но главным для Торди было то, чтобы он снова кивнул.

И, помедлив, он так и сделал.

Бог шел по улицам Даруджистана. Это само по себе нехорошо. Только дураки могут радоваться и приветствовать такой визит, и подобный энтузиазм обычно быстро проходит. А то, что этот бог – собиратель душ, значит, что его появление не просто нежелательно; его дар выльется в беспощадную резню, в тысячи жертв среди жителей многоквартирных домов, перенаселенных трущоб Гадробийского квартала, в Озерном квартале… нет, это даже представить нельзя без содрогания.

Окунись, набравшись смелости, в этот водоворот жизни. Открой разум для суждений – холодных или горячих. Долой пристойность, прочь приличия. Этот глаз не моргает, но неужели такой стальной взгляд ведет к жестокому безразличию? К ожесточенному, бесстрастному подходу? Или честное сострадание все же пробьет броню полной бесчувственности?

И когда все кончится, осмелься взвесить собственный урожай чувств и подумай вот о чем: если все вызвало лишь равнодушное пожимание плеч, то пузатый коротышка предлагает: разверни этот жестокий, холодный взгляд и огласи последний приговор. Себе.

А пока… наблюдай.

Скиллес Навер собрался убить свою семью. Он только что вышел из корчмы Гажжета, накачавшись под завязку элем, и увидел прямо перед собой пса размером с лошадь. Окровавленная морда, яростный огонь в глазах, громадная башка, повернутая в его сторону.

Скиллес застыл на месте. У него отказал мочевой пузырь, потом кишечник.

Через мгновение высокий деревянный забор соседнего двора – где месяцем раньше целая семья умерла от какой-то гадкой лихорадки – внезапно разлетелся в щепки, и появился второй громадный пес – матово-белый.

Первый зверь развернулся и, напрягая мышцы, бросился на вновь прибывшего.

Они столкнулись, как два груженых фургона, от громового удара задрожала земля. Скиллес, заскулив, развернулся и побежал.