– Я уже собирался уходить – больше тянуть нельзя. Меня ждут совершенно неотложные дела…

– Ему нужен…

– Мне очень жаль, Баратол.

И алхимик вернулся в калитку. Дверь защелкнулась.

Мураш взволнованно дернул ус и потянулся к Баратолу, который, похоже, готовился выбить дверь.

– Погоди, не надо – у меня появилась мысль. Отчаянная, но больше ничего в голову не лезет. Идем, тут недалеко.

В смятении Баратол ничего не ответил – он готов был ухватиться за любую надежду, сколько угодно призрачную. С посеревшим лицом он вернулся к волу; и они двинулись за Мурашом – Баратол, вол и телега с телом Чаура.

В пораженном мозгу осталось лишь несколько искорок. Черный прилив почти завершился. Отдельные вспышки, осознававшие себя Чауром, потеряли связь одна с другой и остались в одиночестве. Однако некоторые, очень важные искорки и без того всю жизнь знали только одиночество и не замечали путей, сулящих бесконечные возможности.

И вот одна искорка, дрейфуя в неожиданной свободе, двинулась по темному пути, который никогда не исследовала, оставляя за собой дрожащий след. И внезапно эта искорка вспыхнула, встретив другую такую же.

И что-то шевельнулось в глубине этого умирающего мира.

Понимание.

Узнавание.

Целый клубок мыслей, связей, переплетений, смыслов.

Мерцающий, ошеломленный собственным существованием посреди сгущающейся со всех сторон тьмы.

Мураш, шагающий шагах в десяти перед телегой по переулку, ведущему от усадьбы Барука, вдруг запнулся обо что-то. Выругавшись, он посмотрел на лежащий на булыжниках маленький предмет, а потом, нагнувшись, подобрал обмякшее тельце и сунул под плащ.

Снова выругался, пробормотав что-то вроде: «воняет, ну да носу мертвеца какое дело», – и пошел дальше.

Эту усадьбу Баратол узнал. Усадьба Колла. Мураш помог провести внезапно заупрямившегося вола по боковой дорожке, к первобытной чаще за оградой сада. Под ветвями деревьев было темно от непрерывно жужжащей мошкары. Между корявых стволов крался туман. Воздух густо пах прелым черноземом.

Слезы текли по щекам Баратола, исчезая в бороде.