Она замирает, касаясь двери и глядя прямо перед собой.

– Знаешь, мы дружили с Линдси. – У нее по-прежнему этот жуткий, спокойный голос, словно она находится на расстоянии многих миль. – В детстве мы все делали вместе. У меня до сих пор сохранилось ожерелье дружбы, которое она подарила: сердечко, разломанное пополам. Если половинки сложить, получается «Лучшие друзья навсегда».

Мне не терпится спросить, что произошло, почему их дружбе настал конец, но слова по-прежнему стоят комом в горле. А еще я боюсь перебивать. Пока Джулиет со мной, она в безопасности.

– Это случилось перед тем, как ее родители развелись. – Джулиет бросает беглый взгляд в мою сторону, и он словно прошивает меня насквозь. – В то время она постоянно грустила. Я часто ночевала у нее дома, и ее родители так ужасно ругались, что нам приходилось прятаться под кроватью и обкладываться подушками, чтобы заглушить звук. Она называла это «строить форт». Она всегда искала во всем светлую сторону, сама знаешь. Но она плакала, и плакала, и плакала, когда считала, что я сплю. А еще ей начали сниться кошмары. По-настоящему страшные. Она с криком просыпалась среди ночи.

Джулиет снова смотрит на дверь и слегка улыбается. Как бы мне хотелось войти в ее воспоминания и увидеть то же, что видит она, исправить то, что сломано!

– И тогда Линдси стала писаться, понимаешь? Потому что между ее родителями все было так плохо. Конечно, она испытывала унижение и взяла с меня клятву молчать, пообещала навсегда прекратить со мной общаться, если я проболтаюсь. Мы просыпались по утрам, и некоторые подушки форта были влажными. Я притворялась, что не замечаю. Однажды утром я отправилась чистить зубы, и она сидела в ванне и терла подушку отбеливателем – у меня даже глаза защипало. Наверное, она полчаса ее терла. Подушка была безнадежно испорчена, вся в белых пятнах, а ее пальцы были опухшими и красными. Их разъело почти до крови. Но она словно не замечала. У нее была одна мысль: сделать подушку чистой.

Я закрываю глаза. Пол уплывает из-под ног. Я вспоминаю, как ворвалась в туалет «Розалитас» и обнаружила Линдси на коленях и комки еды в унитазе. Смесь стыда, ярости и вызова на ее лице.

– Однажды ссора так разгорелась, что мы даже сбежали из дому. Нам было всего семь или восемь лет, но всю дорогу ко мне мы прошли одни. Стоял довольно холодный март. Мы решили, что Линдси поселится в моей комнате. Я не собиралась никому говорить, только охранять ее и носить еду. В основном жевательный мармелад и «Сникерсы». В то время она любила шоколад и конфеты. И сладкое вообще.