Он отшатывается. Его лицо становится пепельно-белым; затем он густо краснеет от лба вниз, как будто в него наливают томатный сок.

– Что ты сказала?

– Я сказала, что ухожу от тебя. Ничего у нас с тобой не получится.

Прежде я так не поступала и удивлена тем, насколько это легко. Отпустить очень просто: знай себе катись с горы.

– Но… но… – лопочет он; смятение на его лице сменяется яростью. – Ты не можешь меня бросить.

Скрестив руки на груди, я машинально пячусь.

– Это почему же?

– Ты, – зло говорит он, глядя на меня, как на безнадежную идиотку, – не можешь бросить меня.

Теперь понимаю. Он помнит. Помнит свои слова в шестом классе, что я недостаточно крута для него, – помнит и до сих пор в это верит. Тут в моей душе испаряются последние остатки жалости к нему. Он стоит, ярко-красный, со сжатыми кулаками, и я поражаюсь, насколько уродливым он кажется.

– Могу, – спокойно возражаю я. – Уже бросила.

– А я ждал тебя. Ждал много месяцев.

Отвернувшись, он бормочет что-то неразборчивое.

– Что?

Он смотрит на меня с гримасой отвращения и злобы. Это не тот человек, который неделю назад лежал у меня на плече и уверял, что я лучше любого одеяла. Словно с него слетело лицо и под ним обнаружилось чужое, незнакомое.

– Говорю, зря я не трахнул Габби Хэйнес, когда она вешалась на меня, – холодно произносит Роб.

В животе что-то вспыхивает, не то остатки боли, не то гордость, но довольно быстро сменяется спокойствием. Я уже далеко отсюда, уже парю над всеми – и внезапно понимаю, что именно чувствует Джулиет, что она должна была чувствовать. Мысль о ней возвращает мне силы, и мне даже удается улыбнуться.

– Никогда не поздно для второго шанса, – сладким голоском сообщаю я и удаляюсь, чтобы в последний раз пообедать со своими лучшими подругами.

Через десять минут, когда я наконец за нашим обычным столиком лопаю огромный сэндвич с ростбифом и майонезом, жадно поглядывая на полную тарелку картошки фри – в жизни не была так голодна! – и Джулиет проходит через столовую, я замечаю, что она поставила единственную розу в пустую бутылку из-под воды, притороченную к боку рюкзака. Она тоже озирается по сторонам из-за завесы волос, изучает столик за столиком в поисках разгадки. Ее глаза настороженно горят. Она кусает губы, но не выглядит несчастной. Она выглядит живой. Мое сердце пропускает удар: это важно.

Когда она проплывает мимо нашего столика, сложенная записка трепещет под самыми лепестками розы, и хотя я сижу слишком далеко и не могу прочитать, я даже с закрытыми глазами ясно вижу, что там написано. Всего одна фраза: «Никогда не поздно».