— Начали!..

Кажется, я недооценил Фергюса. Друг если и был пьян, то не настолько, насколько изображал. Ибо едва слово слетело с губ младшего МакКейна, как поэт резко метнулся в атаку. Плавным текучим движением сократил дистанцию, ушел вниз, а затем ловко крутнулся и почти выпрыгнул. Ударил, целя по коленной чашечке, по запястью, в горло.

Я едва сумел уловить движения, а лезвия вообще превратились в размытые серые полосы, жалящих змей. Поэт, несомненно, регулярно тренировался в перерывах между пьянками и сочинением стихов.

Дзан-дзан-дзан! — пропели клинки.

Звуки резкие и болезненные для ушей, как крики. Но Олсандер, несмотря на неожиданный выпад противника и хитрость, отразил удары и шагнул влево, разрывая дистанцию. И вновь враги замерли на месте, сверля друг друга ненавидящими взглядами.

Через секунду на рукаве МакКейна проступило алое, стал виден порез. Задело лишь кожу от запястья до локтя, но кровь сочилась достаточно охотно. И если не перевязать, бравый адмирал начнет скоро слабеть.

В глазах Фергюса вспыхнуло удовлетворение от маленькой победы. Но голову, к счастью, не потерял. Покрепче сжал рукоять кортика, медленно пошел по кругу, ощупывая пол носками сапог как ледяной наст. Олсандер развернулся к нему грудью и начал отступать. Глаза офицера внимательно ощупывали противника, изучали, ловили каждое движение. Без страха, неуверенности или боли.

План поэта очевиден — вывести врага под фонарь. Свет, слишком тусклый и неверный, не ослепит, но отвлечет и возможно не даст увидеть проблеск лезвия. И едва Олсандер прищурился, Фергюс атаковал вновь, стремительно и умело. Серая змея попыталась ужалить в голову, но наткнулась на тело своего брата-близнеца, отскочила, выбив искры. Метнулась в атаку вновь, целя в живот, и снова встретила сопротивление. Противники на секунду замерли, упершись ногами в пол, и пытаясь продавить защиту, синхронно выдохнули от усилий.

Я видел, как вздулись мускулы обоих. Как столкнулись взгляды — словно те же ножи, услышал, как заскрипели зубы и мелкие камешки под ногами. Фергюс надавил еще, а затем резко отступил, явно надеясь, что Олсандер по инерции качнется вперед. Но МакКейн ушел в бок, и клинок вновь лишь царапнул по куртке, оставил длинный разрез.

Противники разорвали дистанцию и замерли. Но что меня обеспокоило — поэт тяжело сопел и обливался потом, вокруг глаз проявились темные круги. Офицер сумел не сбить дыхание, и оставался относительно свеж.

Эффект неожиданности сошел на нет, сын гранда потерял преимущество. Сумел зацепить противника, но нанести сколько-нибудь серьезные раны не смог, а силы потратил. Давало о себе знать и похмелье, и переживания, и недостаток кислорода.