Бросив взгляд в темноту, я само собой ничего не увидел. Повернулся к другу и сказал:

— Фергюс, мы не одни.

— Плевать, Орм! — легкомысленно отмахнулся поэт. — Пусть хоть гварды, хоть Тамплиеры, а я пущу кровь ублюдку.

— Послушай…

— Не встревай, лорд Бродяжка! — презрительно осклабился Олсандер. Метнул в меня быстрый взгляд, прищурился и добавил: — Наше дело.

— Да бога ради.

— Что, не оскорбишься?.. И верно, у тебя ведь нет чести. Я навел справки, МакМоран. Годами прятался неизвестно где, позволил своему Дому пасть. А когда появился шанс сделать ставки и поиграть ценой за медальон, вернулся, как ни в чем не бывало. Меркантильный мерзавец. Если бы не МакГрат, я бы с удовольствием выбил из тебя дерьмо. Впрочем, для словоплета ты прекрасный приятель.

— Боюсь, ты бы потом не отмылся, — с насмешкой ответил я. — Мое дерьмо липкое.

— Оно и видно, лорд Вонючка, — не остался в долгу Олсандер, картинно помахал ладонью перед носом. — От тебя разит гнилью. Но да ладно, с тобой разберусь как-нибудь потом. Что скажешь, МакГрат?

— К твоим услугам, МакКейн, — бодро ответил поэт.

Развернувшись, друг направился в храм, прошелся по импровизированной арене в молельном зале. А затем вновь приложился к фляжке, отбросил, осушив. Снял сюртук и тоже беспечно кинул на пол, помахал руками, разминаясь, и подмигнул мне.

— Будет весело, Орм. Не беспокойся.

— Ага, — хмыкнул я. — Обхохочешься. Но я не шутил, нужно…

— Не сейчас! — вновь отмахнулся приятель.

Что ж, слушать не готов. И даже явись наряд гвардов, расхохотался бы и кинулся в драку да хоть с самим чертом. Страх в нем исчез под напором алкоголя и шальной радости оттого, что давняя мечта сбудется, что осуществит месть.

Повлиять я никак не мог. И оставалось лишь наблюдать, с тревогой прислушиваться к собственным ощущениям. Но те, кто крались сейчас через грот, не торопились нападать. Затаились, выжидали. И я очень надеялся, что так и будет, просто будут смотреть.

Тем временем Олсандер тоже вступил в круг. Раздеваться не стал, разминаться тоже. Стоял и сверлил взглядом сына гранда, пока тот пьяно ухмылялся и сквернословил. Но заметно, как подрагивают мускулы под одеждой, как бьется жилка у глаза.

Симас же кинул сверток на пол и разорвал бечевку, развернул бумагу. Извлек из грубоватой ткани сначала один кортик, потом второй такой же — оба простые, без украшений, с крестовой гардой и обоюдоострыми клинками. Такими хорошо колоть, но можно оставить и резанную рану, хоть и не очень глубокую.

Похоже, увлечение традициями слишком глубоко засело в мозгу Олсандера.