– Оставит здесь гнить, скорее всего. – Она скрестила руки. – Если только мы ему зачем-то не понадобимся… imbal sida, как же холодно!

Я не раздумывая скинул шинель, оставшись в черной тунике, и без слов передал ее Валке.

– Уверены? – усомнилась она.

Потирая руки, чтобы согреться, я устало кивнул и застегнул тунику на все пуговицы. Пользы от этого было не много, но лучше, чем ничего.

– Братство сказало, что мы понадобимся Кхарну, – задумчиво произнес я, глядя, как Валка надевает тяжелую шинель. – Наверное, пока мы в безопасности.

Я на мгновение подумал о том, чтобы сесть рядом с ней, но отказался от этой идеи, решив, что Валке такая близость придется не по нраву, и вернулся на скамейку.

Мы довольно долго просидели в тишине, не зная, о чем еще поговорить. Я так устал, что хотел вздремнуть, но боялся, боялся снов, которые могли навестить меня после всех откровений дня. Я также опасался жуткого создания из глубин, представляя, как его гибкие руки проникают в комнату сквозь какую-нибудь трещину и хватают меня, а его слова украдкой заползают в темные уголки моего разума.

Я отправился исследовать комнату; тогда и обнаружил наш печальный туалет и еще более печальный ящик с батончиками. Пройтись было приятно, пусть я и чувствовал себя львом в клетке. В тело вернулось хоть какое-то тепло. В комнате также была древняя раковина, из крана шла вода – горькая и маслянистая, не соленая, но с неприятным привкусом, который свидетельствовал о том, что она была соленой перед обработкой. Я решил не думать о черном океане, в глубинах которого плавало Братство.

– Адриан! – позвала Валка, и я тут же поспешил к ней через длинную и узкую комнату. – Что это? – протянула она мне руку.

Сначала я ничего не понял. Она держала осколок белого камня с грубыми и острыми краями. Я пристально посмотрел на него, не понимая, почему он кажется таким знакомым и почему его вид поразил меня, как картечный выстрел.

– Кусок мозаики? – предположила Валка.

Я взял камушек, по-прежнему чувствуя, что он важен, что имеет какое-то значение.

Тут меня осенило.

– Не может быть, – выдохнул я полушепотом. В тот день мне пришлось часто это повторять.

– Чего не может быть? – спросила Валка.

Камушек был почти невесомым, но я держал его с напряжением, словно жучка, которого можно было раздавить одним неловким движением.

– Это было в святилище, – сказал я, переворачивая таинственный предмет. – В колыбели. В моем сне.

На миг мне показалось, что я снова слышу перезвон музыкальной шкатулки, колыбельную для ребенка, которого я так и не увидел.