Замызганные поварята и парочка неизвестно когда умывавшихся девиц уже вносили доски для столешницы и козлы и принялись сооружать стол прямо напротив огня.

— Обычно мы обедаем одни, — проговорил Аларик, в то время как остальные двигали свои сиденья, чтобы освободить место.

Джирел это показалось непонятной брезгливостью, тем более что они позволяли обслуживать себя столь бесстыдно неряшливым служанкам. В других домах всегда обедали все вместе, от господина до последнего конюха; все сидели за Т-образным столом, где знать отделяла от простолюдинов только соль. Но возможно, Аларик просто не позволял себе подобной близости и фамильярности с этими людьми, больше похожими на диких зверей, чем на человеческие существа. Ее даже охватила какая-то досада: эти люди со странными лицами и немигающими взглядами не имели ничего общего со своими слугами, и грубая животная сила последних не оказывала на них совершенно никакого воздействия. Простые солдаты вообще едва походили на людей, но по крайней мере их грубость была открытой и нормальной, это было нечто такое, что она еще могла понять.

Когда стол был накрыт, Аларик усадил ее рядом с собой по правую руку; с другой стороны от нее уселись двое мальчишек с порочными лицами. Вели они себя неестественно тихо. В обществе, которое она знала, молодые люди их возраста обычно бывают непоседливы и озорничают за столом. А эти вообще едва двигались, разве только затем, чтобы взять кусок, и это также вызывало необъяснимый страх.

Кто они? — мучительно думала она. Сыновья Аларика? Пажи или отпрыски благородных семейств? Она оглядывала сидящих за столом со все возрастающим замешательством, ища признаки родства в их мрачных лицах и ничего не находя, кроме некоего странного уродства, которое делало их неуловимо похожими друг на друга. Аларик даже и не пытался представить их ей, и она не могла понять, какие отношения связывают их вместе в эту тесную и непостижимую общность. Она встретилась взглядом с карликом, который сидел по другую сторону от Аларика, и, рассердившись на его откровенную ухмылку, быстро отвела взгляд. Он, несомненно, наблюдал за ней и не собирался скрывать это.

Принесли мясо, и разговоры, если они и были вообще, смолкли. Вся компания набросилась на еду с такой жадностью, что можно было подумать, будто они неделю сидели на хлебе и воде. Джирел попробовала кусочек — мясо на вкус показалось ей каким-то необычным, такого она еще не пробовала.

Выглядело оно свежим, но в нем чувствовались странные приправы с таким сильным вкусом, что от неожиданности Джирел чуть не подавилась. Она положила свой нож обратно на стол: мясо было как будто слегка с гнильцой, протухшее, в нем ощущалась жгучая горечь — ей не удалось подыскать нужное слово, — горечь, которая еще долго оставалась на языке после того, как пища была проглочена. Причем не только мясо — все, что стояло на столе, оказалось насквозь пропитанным этой странной горечью: и мясо, и хлеб, и овощи, и даже вино.