В тот вечер, перед тем как лечь спать, Рин встретилась еще кое с кем.

С Чаханом она увиделась наедине, в его лагере. Кетрейды сворачивали лагерь, затаптывали костры и уничтожали все свидетельства своего присутствия. Юрты и одеяла были уже скатаны и уложены на лошадей.

– Ты не останешься? – спросила Рин.

– Я сделал то, зачем сюда пришел. – Чахан не спросил о том, что случилось на горе Тяньшань. Он явно все знал и поприветствовал Рин с понимающей улыбкой и покачивая головой. – Ты хорошо потрудилась, спирка. Умно, очень умно.

– Спасибо, – отозвалась она, поневоле обрадовавшись.

Прежде Чахан ее не хвалил. С их первой встречи в Хурдалейне он обращался с ней как со своенравным ребенком, не способным принимать разумные решения.

А теперь впервые выказывал уважение.

– Думаешь, они мертвы? – спросила Рин. – Ну, то есть вдруг они…

– Совершенно точно, – ответил Чахан. – Они могущественны, но только якорная связь позволяла им контролировать собственные тела, а значит, они смертны. Они погибли. Я это почувствовал. Туда им и дорога.

Рин с облегчением кивнула.

– Ты это заслужил. За Тсевери.

Чахан скривил губы.

– Давай не будем притворяться, что ты сделала это ради кровной мести.

– Это и была кровная месть. Просто не твоя. И ты наверняка знаешь, что я теперь задумала.

Чахан медленно выдохнул.

– Догадываюсь.

– И ты не будешь меня отговаривать?

– Ты спутала меня с моей теткой, Рин.

– Сорган Шира убила бы меня на месте.

– Ну, она убила бы тебя давным-давно. – Чахан потрепал гриву лошади. Рин поняла, что знает ее – на этом же вороном Чахан ускакал в лес у озера Боян, когда она видела его в последний раз. Он поправил седло, четкими движениями затягивая каждый узел. – Сорган Шира была в ужасе от возрождения никанского шаманизма. Она считала, что это разрушит наш мир.