От его слов Рин поежилась.

– И он забрал Нэчжу.

– Можно и так сказать. Но это слишком слабое слово. Дракон не просто хочет завладеть Нэчжей, как очередной бесценной вазой или картиной. Ему нужны и тело, и душа.

Рин вспомнила, как Нэчжа содрогался, говоря о Драконе, и к ее горлу подступила желчь.

«Что же я с ним сделала?»

Она впервые почувствовала вину за то, что подтолкнула Нэчжу к краю пропасти, назвав его трусом, когда он отказался призвать силу, которая могла их спасти.

В то время она считала Нэчжу избалованным и эгоистичным. Она не понимала, какое отвращение вызывают у него собственные способности, собственная власть. Ненавидела за то, что он называл шаманов мерзостью.

Ей никогда не приходило в голову, что, в отличие от нее, Нэчжа не считал свою боль даром. Никогда не получал удовлетворения, потому что не считал боль необходимой ценой за результат. Для него была только пытка.

– Его тянуло к этому существу, – продолжил Чахан. – Тянуло к тому месту. Он физически с ним связан. Это место – источник его силы.

Рин сделала глубокий вдох, пытаясь сосредоточиться на главном.

– Но это ничего не говорит о том, как его можно убить.

– Это говорит о том, куда нанести удар. Если ты хочешь покончить с Нэчжей, уничтожь источник его силы.

Она поняла.

– Я должна захватить Арлонг.

– Ты должна разрушить Арлонг, – согласился он. – Иначе вода будет снова и снова исцелять Нэчжу. Вода его защищает. А теперь ты уже должна знать, что, если оставлять врагов в живых, война никогда не закончится.

Глава 24

Глава 24

На следующее утро Рин вышла из хижины Чолана и обнаружила перед ней толпу, которой не было конца и края.

Накануне вечером Катай пригласил добровольцев не моложе пятнадцати лет и не старше двадцати пяти. Рин хотела, чтобы новобранцы были примерно ее возраста. Ей нужна была их всепоглощающая и ничем не сдерживаемая ярость, нужны были солдаты, готовые бросить в бездну душу, без робких раздумий, характерных для людей зрелого возраста.

Но стало ясно, что никто не обратил внимания на возрастные ограничения. В толпе теснились и старики за шестьдесят, и дети лет семи.