Половину этой битвы она, сама того не желая, выиграла; мужчина ей не понравился. О, он был достаточно красив, но его испорченная и наглая натура портила ей настроение и мешала соблазнению. Она ушла от него, даже не сказав, что зачала от него ребенка.
Но вторая часть этой эпопеи оказалась несравненно труднее. Вынашивая ребенка в течение девяти месяцев, вскармливая его собственным телом, Користа поняла, что не сможет отдать его Монайе. Незадолго до родов она укрылась в тайном убежище, где в одиночестве родила девочку.
Всего через несколько часов после того как дитя появилось на свет, до того даже, как Користа успела как следует познакомиться с собственным ребенком, в ее убежище, словно стая черных ворон, ворвались сестры. Монайя, с суровым, непроницаемым лицом, лично взяла ребенка и унесла его навстречу каким-то неведомым Користе целям. Все еще слабая после родов, Користа отчетливо понимала, что никогда больше не увидит девочку, не сможет назвать ее своей. Несмотря на все ее чувства, несмотря на все попытки думать о девочке, как о своем ребенке, она не принадлежала ей; Користа смогла побыть наедине с дочерью лишь краткий миг. Даже ее чрево не принадлежало ей – оно было собственностью Ордена сестер.
Конечно, было огромной глупостью пытаться бежать и удержать ребенка при себе. Наказание, как и следовало ожидать, оказалось суровым. Ее изгнали на Баззелл, куда ссылали и других сестер за подобные преступления – все они были повинны в преступлениях любви, а терпеть их Орден был не намерен… «преступления человечности» считались особо тяжкими.
Как это странно – назвать любовь преступлением. Без нее Вселенная давно бы прекратила свое существование, сотрясаемая непрерывными войнами. Користа считала, что отношение Ордена к этому вопросу было попросту бесчеловечным. Сестры в большинстве своем были сочувствующими, способными на привязанность женщинами, но Преподобные Матери и мастера селекции говорили о любви уничижительно, как о каком-то клиническом феномене.