Светлый фон

– Внимание, обойма… Потери… – стараясь не смотреть больше на тела, прохрипел он. – Потери есть? Посчитаться по отделениям. Комоды – доклад. Погрузочная группа, что у вас?

– Терпимо… – после долгой паузы ответил Дровосек. Он по-прежнему торчал у кучи – Серега видел его в бойницу пресса – только уже не держал щит, а сидел нелепо скособочившись, опершись мощным наплечником в кучу барахла. – К-к-командир… это что… мы чего сотворили, а?..

– Что должны! – заорал, срываясь, Сотников. – То, что, сука, были должны! Подъем! Подъем, обойма! Собрались! Яйца в кулак! Доложить по людям! Грузимся! И валим отсюда!

Командирский рев подхлестнул бойцов. Серега редко повышал голос, обычно ребят воспитывал Злодей… Но если обойма слышала рык командира – значит дело серьезное, в миллиметре от звиздюлей. Начинай шустрить в указанном направлении.

Зашевелились.

Угроз уже не наблюдалось, в тепляке противоположный край цеха чернел пустотой – и Серега загнал в погрузочную команду максимум людей. Снял с позиций и Немого с Хенкелем, и снайперов, и Гришку с отделением. Подключил всех, кого только можно – нестерпимо хотелось быстрее закончить и уйти. Это желание, судя по скорости погрузки, было не только у него – пацаны работали быстро, споро. Молчали. И это угрюмое молчание тоже было понятно – результат, как оно часто бывает, превзошел ожидания. Надеялись ведь малой кровью взять…

В охранении оставил только офицерский состав – он сам, Злодей и Букаш: обозревать заваленное трупами пространство цеха, вглядываясь в шевелящиеся кое-где тела, высматривая наличие угроз. Как там согласно Устава? «Офицер, являясь лицом начальствующим, по отношению к подчинённому обязан быть примером…» И так далее, по тексту. А это в том числе значит – более трудные задачи на себя забирать. И разве легко это – видеть тех, кого ты сам только что положил? Несколько сотен…

Офицер, являясь лицом начальствующим, по отношению к подчинённому обязан быть примером…

Гришка, появившись в цеху, постоял немного, глядя на мертвое поле – и, ни сказав ни слова, отошел к куче. И это его молчание неожиданно дало странный эффект – Серега разозлился. Взбесился до красных пятен перед глазами. Он сидел на своем месте, за гидравлическим прессом, шаря глазами по остывающим телам… и не видел их. В голове стремительным потоком летели мысли. Ишь, бля, моралист хулев… Осуждать всегда легко. А ты попробуй, прими ответственность. Попробуй, отдай его, этот проклятый приказ, когда выбора нет. И даже не о том разговор, что без матчасти обойме вскоре подохнуть корячится, не в том дело, что по отношению к дикарям они как волки к овцам… «ты виноват уж тем, что хочется мне кушать…» Не ты – а твоя община на одном конце палки. А на другом – племя убогих аборигенов, ни в чем перед тобой не виноватых. Но есть приказ. Ясный, четкий, не имеющий двойного толкования – только вперед. Любыми способами. А вперед можно только через бойню. Проклятая палка… Проклятые концы… Проклятый выбор… А этот… Серега с ненавистью кинул взгляд на товарища, который торчал столбом у кучи – вся длинная Гришкина фигура сейчас казалась ему выражением молчаливого укора и даже презрения. «Я же говорил…»