— Кошки взяли местного на покупке оружия. Предположительно, он политический. Оставить его в застенках — означает подставить оружейника, через которого идёт охота на более крупную дичь. Отпустить — тот же эффект, плюс, раскрутится маховик его собственных друзей, сразу же ставших бывшими друзьями. Мы придумали комбинацию, как выйти из неудобной ситуации без смертей и с пользой для дела. Я «попробую» освободить парня, втереться в доверие и войти в их организацию. Под видом залётного псионца.

— Вот как… Нахватался, значит, в дальней разведке… Занятно, занятно.

— Не стоит меня переоценивать, это наша с кошками идея. Каждый внёс в неё свой вклад.

— Не важно, — отмахнулась снежка. — Другое важно. Ты хочешь влезть в дело, которое не по моей вотчине. Это полностью прерогатива дальней разведки… Особенно с тех пор, как там окопалась Ведьма с её глобальными планами.

— То есть принципиально ты не против. Всё упирается лишь в Ведьму с её ведомством.

— Да. Мне без разницы. Это ваша операция. Если твоя Старшая посчитает это оправданным, я тем более не буду мешать.

Разговор с Миленой вышел неоднозначным. Она сначала никак не могла взять в толк, почему мы просто не пустили бедолагу в расход, по модели, предложенной изначально Лайной. Но выслушав резоны призадумалась.

— Ты знаешь, это интересная мысль… Вся эта политическая возня отлично ляжет на основную задачу… Не забудь только Отдел политического террора подключить, чтобы вся Служба знала, что мы с ними вась-вась в этом деле.

Дальнейшее было делом техники. Я так полагал. Просто знал Ведьму, примерно представлял её на меня планы, и не видел причин, почему бы ей не поддержать такой отличный вариант тренинга. Естественно, у меня был личный номер Верховной. Иногда мы вместе с ней, обвешавшись голограммами, наблюдали за жизнью нашей девочки в воспиталище. Иногда созванивались, чтобы просто услышать голос друг друга, почувствовать эмоции, увидеть такой до боли знакомый взгляд. Сейчас, когда потребность в звонке оказалась обусловлена не личным, а служебным, я невольно ощутил некий диссонанс. Мне даже на мгновение сделалось стыдно — превращать личное в общественное не хотелось. Не хотелось окунать в грязь то чистое и вечное, что навеки соединило нас. Там ведь даже не любовь была, а какая-то противоестественная дружба. Я был для неё частью прошлого — единственным лучиком тепла, согревающим одно время её сердце. Она готова была сделать всё, чтобы пронести этот лучик с собой, в светлый и солнечный мир Республики — каким она его видела. Для меня же девочка стала первой женщиной в сознательном возрасте, которой можно было доверять без купюр, которая была способна понять всю глубину моих чаяний. Полагаю, не покривлю душой, если скажу, что ради неё я не задумываясь уничтожил бы любого. Вновь бы стал карающим и воздающим Мечом Республики. Наверное, из таких вот маленьких штришков, как наша большая и чистая связь, складывается понятие Родины. Понятие Дома.