— Ты хорошо запомнил ту комнату, за экраном?

— Да. И комнату, и изображение на голограмме.

— Тебя сегодня ждёт испытание. Тебе предстоит оказаться по другую сторону экрана. На месте того, кого мы пытали. Вместе.

— Что ж, справедливо.

Жестокие слова резанули горечью душевной боли, но, вместе с ними, в сознании родилось понимание. Я откинулся в кресле. На мгновение прикрыл глаза. Когда вновь их открыл, уже был собран и решителен. Кошки вокруг тоже не выглядели подавленными, напротив, их настроение можно было даже назвать приподнятым. Они меня знали — знали, что так легко меня не пронять. И… кажется, даже гордились этим. Гордились моей стальной волей, как частью самих себя.

— Илина сказала — наше боевое слаживание ещё далеко от завершения. Она это имела в виду?

Взгляд Лай метнулся на старшую сестру, только не на ариалу — как можно было бы подумать, — а на другую снежку, Арью. Я последовал примеру рыжей и тоже воззрился на эту матёрую кошку. Та улыбалась — мягко, обволакивающе.

— Мы все через это прошли, Кошак. Каждая из девяти кошек. Как мы можем служить совестью Республики, если сами не испытали… муки? Муки совести?

— Ты ведь можешь оказаться не просто по другую сторону экрана, но и по другую сторону… Экспансии, — весомо припечатала Викера, разрушая зыбкую мягкость слов и мимики многоопытной снежки. — Конечно, никто не ждёт от тебя предательства. Всякая республиканка скажет, что Меч Республики — это живой символ Экспансии, что он просто не способен предать наши надежды и чаяния. И мы, твои сёстры, полностью доверяем тебе. Хотя мы все — совершенно разные, каждая из нас видит в тебе боевого брата. Но однажды перед тобой может встать проблема выбора. Тяжёлого выбора. Осознание, что итогом неверного решения окажется… другая сторона экрана — полезный стимул. Мы все люди, мы все слабы. Я как никто знаю это, потому что дошла до того порога, через который не перейти. Даже наша генетика имеет верхний предел возможностей.

— Меч Республики, — продолжала ариала, дав пару секунд на осмысление сказанного. — Да, именно в таком качестве я сейчас вижу тебя и говорю с тобой. Так вот, ты должен понимать: как бы ни обернулось в будущем дело, кто бы тебя ни соблазнял посулами, ты всё равно будешь с Республикой. Будешь вершить Экспансию. На самом деле у тебя просто нет выбора — у тебя его тем более нет. Если кого-то другого и могут оставить наедине с собственной совестью, то Меч Республики неизменно будет возвращён в Республику. Невзирая ни на какие потери и издержки. Я так думаю. Не уверена, что моё мнение разделяют другие республиканки, особенно — Верховные. Но я чувствую, что так есть. Сейчас они могут говорить и думать что угодно, но когда это случится… если это случится… они признают справедливость моих слов. И вот когда Меч Республики будет возвращён… Как публичным было награждение, так публичным станет и наказание, Кошак. Только стол может стать расплатой за такое эпохальное предательство. Ты должен знать меру ответственности так же, как и меру нашего к тебе доверия. Республиканцы и республиканки верят в тебя. Ты считаешь всех женщин Республики в каком-то смысле своими, и это правильно. Это мотивирует тебя на свершения. Но если вдруг эту веру и этот мотив уравновесит возможность иного выбора, человеческое в тебе должно сказать своё слово. То слабое, загнанное глубоко под спуд жертвенности и готовности служить высоким целям — оно порой вылезает на свет, чтобы сказать последнее слово. Оно может стать тем недостающим зёрнышком на весы интересов Экспансии. А раз так, мы должны использовать её — твою слабость. Живущую до поры на грани сознания, но в ответственный момент способную выйти наружу в виде страха воздаяния. Понимаешь меня, Кошак? Как свою наставницу — понимаешь?