Найлз умолк и погрузился в процесс исследования информации. Он встал и начал шевелить пальцами. Нара видела, как он напряжен, и понимала, что он всеми силами старается изыскать хоть какую-то зацепку, хоть какое-то оправдание для нарушения закона о столетнем табу. Он сейчас походил на человека, играющего в виртуальную игру и пытающегося выбраться из лабиринта. Стоило напороться на препятствие или зайти в тупик – и его лицо выражало неподдельное отчаяние.

Нара тем временем снова нырнула в мир новостных каналов, вещавших в поле вторичного зрения. Один из каналов показывал толпу, собравшуюся возле Рубикона. Это были лоялисты, требовавшие, чтобы Нару немедленно лишили сенаторского иммунитета и предали имперскому суду. Теперь, когда целью для нападок лоялистов стала она, их извечно наигранный праведный гнев уже не выглядел таким комичным. По другому каналу выступал представитель партии секуляристов, молодой человек, заменивший Нару после того, как она стала членом военного совета. Он призывал к спокойствию и примирению, пытался сдержать развитие событий и вообще не затрагивал вопрос об обвинении Оксам в измене. Нара ему не завидовала.

Страсти бушевали нешуточные, а Нара вдруг ощутила странное умиротворение. Обычные исполнители политического спектакля – политические партии, пропагандистская машина Аппарата, заказные новостные материалы – все это пришло в движение самым обычным путем. Зоркий поиск преимуществ, но при этом – осторожность и расчет. Оксам чувствовала, насколько зыбка почва под ногами у тех, кто ведет эту борьбу за власть, какое напряжение – в каждом произнесенном слове, в каждом нарочитом прочтении кодекса имперских законов или устава Сената. Но в самой середине этого хаоса находилась одна-единственная неподвижная точка: правота сделанного ею выбора.

Совершив государственную измену, Нара Оксам словно бы очистилась. После всех компромиссов, на которые ей пришлось пойти, она в конце концов совершила нечто, руководствуясь самой простой и ясной причиной, и ей не важно было, чего ей будет стоить этот поступок.

– Я свободна, Роджер.

Найлз широко раскрыл глаза.

– Что?

– Нельзя вечно сражаться с Императором с помощью одного только прагматизма.

Найлз сокрушенно покачал головой. Несколько серебряных волосков вылетели из его седой прически. Казалось, он с каждой минутой все сильнее старится.

– Ты выбрала неудачное время, Нара. Идет война.

Она понимала его точку зрения. Защищая Империю, монарх всегда находился на пике власти. Однако это утверждение имело и обратную сторону. Именно на своем пике власть более всего одурманивает.