Постояв еще минут пять — с периодическими поглядываниями на стрелки, — он понял, что зарево расширяется.

   Что делать? Поднять авиагруппу по тревоге? А смысл? Даже с командованием корпуса связываться смысла нет. Ответить-то ответят, только знают они наверняка не больше.

   — Господин полковник! — из рубки, где всегда горел свет, вышел связист. — Со штабом корпуса нет связи.

   — Как так нет?

   — Вот так. Одни помехи. Но не настолько сильные, чтобы все забить. Они просто замолчали... Господи, что это? — связист тоже увидел зарево, занявшее уже почти весь горизонт.

   И теперь уже было видно, что это не просто зарево, а...

   Волна.

   Катящаяся золотая волна, как будто лава.

   Эрнст попытался, глядя на хронометр, оценить ее скорость — и оцепенел.

   Жар! Воздух с севера уже дышал жаром. Пока что далеким...

   — Господин полковник...

   — Подожди...

   Эрнст прошелся взглядом по ряду "хеншелей", готовых для задания, и выделил среди них свою машину. Прощупал рукой карманы...

   — Так, ну вот что... Я слетаю. Посмотрю хоть, как оно выглядит. Делать это надо быстро, ты пока буди дежурных и поднимай группу моим именем, как по боевой тревоге... Отставить возражения! — это Эрнст крикнул на ходу, потому что уже бежал к самолету.

   ...И, взлетая, он понял, что все зря.

   Весь мир открылся перед ним, и половина этого мира была золотой, а половина черной — но царством смерти были обе.

   Было бессмысленно кого-то предупреждать, и совершенно не о чем жалеть. Только идти вверх.

   Он умер, как и хотел — на гребне волны.

   Когда волны встретились на экваторе, Антиохия вдруг обрела тонкое кольцо — как у юпитероподобных планет.