Падая, Маан смеялся как безумный, и смеялся до самого конца, до тех пор, когда темнота, обступившая его, хлопнув невидимыми крыльями, не стала по-настоящему бездонной.

ГЛАВА 13

ГЛАВА 13

Мир, в котором он родился, был пронизан холодом. Холод — это первое, что почувствовал Маан, когда обнаружил, что у него есть тело. Холод и его тело составляли единое целое, бесконечно крошечное, скорчившееся, изломанное целое. В его жилах был колотый лед. Тронутые колючей изморозью кости трещали, рассыпаясь. Маан попытался вдохнуть и у него едва это получилось — легкие смерзлись, обратились ледяными слежавшимися мешками. Если у него они остались, эти легкие.

Он не помнил, как здесь оказался. Не помнил, как очутился в этом мире, где нет ничего кроме холода и острого слизкого камня. Еще тут было журчание воды, но Маан не мог понять, где она. Пахло ржавчиной — тяжелой старой соленой ржавчиной. Влажным металлом. Кислым мхом. Затхлым, застоявшимся без движения, воздухом.

В этом мертвом мире он был единственным полумертвым существом.

Последним его обитателем. А может, первым и единственным.

Маан лежал, привалившись к какой-то плите, гладкой на ощупь. Его тело было измолото, выпотрошено, освежевано, раздавлено. Его тело агонизировало, посылая в мозг тысячи импульсов. Сигналы бедствия умирающего оборудования на идущем на дно корабле. Отключаются аварийные наносы. Выгорают распределительные щиты. Плавятся переборки и черная вода хлещет в зияющие пробоины. Маан умирал и понимал это. Есть вещи, которые не выдержит ни одно тело, любой запас прочности можно выбрать до дна. Солнце ему свидетель — он потратил больше сил, чем мог себе позволить. Чем у него было. Теперь он умирал здесь, брошенный между камнем и водой, как старая крыса со сломанной спиной.

Он плохо помнил, что было после падения. На некоторое время его просто не стало — сознание милосердно выключилось. Потом была черная расщелина, наполненная то ли воспоминаниями, то ли явившимися к нему из глубин небытия миражами. Событиями, которые никогда не случались с Джатом Мааном, инспектором двадцать шестого социального класса.

Он помнил прикосновение к шершавому камню и боль в скрюченных пальцах, цепляющихся за мокрую сталь. Он куда-то полз, тянул свое умирающее тело, как огромный слизняк. Тело погибало, оно обмирало мертвой тяжестью, безвольное, равнодушное, остывающее — оно не могло больше двигаться, и медленно коченело, пытаясь сжаться в комок. Но Маан тащил его дальше, сам не зная, куда. Впивался непослушными пальцами в камень, чувствуя, как лопается на животе чересчур мягкая кожа, а камень становится еще более влажным. Он тащил себя дальше, туда, где темнота была еще холоднее. Тело сопротивлялось. Оно было уже мертво и понимало это. Животные инстинкты, живущие в нем, шептали, пробегая слабой электрической искрой по немеющим жилам, что все это тщетно.