Входной двери не было, на петлях висели лишь осколки пластика. Обломки убрали, но дом все равно выглядел разоренным, брошенным. Как мертвое каменное животное, приткнувшееся посреди улицы, никому уже не нужное. Тонкое покрытие ступеней было измято и продавлено во многих местах — там, где его касались тяжелые, подкованные железом, сапоги. Здесь давно уже не было людей, но Маан, поднимаясь по лестнице, отчего-то ощутил чужое присутствие — так, словно сам сейчас стоял среди штурмующих, вдыхая тяжелый запах их пота.

Маан вошел внутрь. Здесь тоже все носило следы штурма, разломанная мебель валялась вдоль стен, внутренние двери выбиты, на полу — осколки оконного стекла, окурки, щепки. Одежда Кло, валяющаяся грудой на полу. Остов дивана со вспоротыми внутренностями, из которых выглядывали ржавые пружины. От постоянной влажности покрытие стен вздулось и кое-где лопнуло, обнажив целые язвы. Пахло гнильцой и пылью, как пахнет обычно в давно заброшенном месте, где дотлевают никому не нужные вещи. Раньше Маану часто приходилось видеть подобный интерьер. Все дома, в которых он оказывался, выглядели именно так. Он привык к этому. Сейчас, рассеянно глядя на разбитую, треснувшую вдоль, панель теле, сорванные занавески и расколотый шкаф, Маан ощутил мучительную и болезненную ненависть, запоздавшую и бессмысленную.

В гостиной был включен свет, на стенах виднелись чьи-то тени. Почти неподвижные, кажущиеся застывшими. Маан понял — свет включили специально для него.

— Это я, — сказал он громко, нащупывая в кармане револьвер.

Успеет ли он?.. Шаг в гостиную — и на него со всех сторон набрасываются люди в черных доспехах, быстро скручивают руки, пригибают голову… У него будет не больше секунды для того чтобы поднять оружие и приставить твердый ствол к виску.

— Заходи, Маан, — донесся из гостиной скрипучий знакомый голос, — Мы тебя ждем.

Засады не было — это первое, что увидел Маан. Никаких людей в черных доспехах. Никаких направленных в лицо стволов. От того, что он ожидал засады и был к ней готов, гостиная вдруг показалась ему очень большой, и двое людей, находящихся в ней, выглядели маленькими, почти крошечными. Впрочем, это не было ошибкой зрения. Мунн всегда был невелик ростом и субтилен, не говоря уже о Бесс.

«Они изменились, — подумал Маан, останавливаясь посреди комнаты с револьвером в опущенной руке, — Как будто меня не было несколько лет».

Мунн постарел — так ему показалось. Глаза, по-прежнему ясные и умные, как-то запали, точно от долгой бессонницы, губ истончились, сморщились. Если раньше возраст Мунна было тяжело угадать, теперь он выглядел стариком. Не древним, не беспомощным, но несомненно знавшим лучшие времена. Уставшим печальным стариком, примостившим свое дряхлеющее тело в кресле, в чьей руке пистолет выглядел чужеродным и непонятным предметом.