Одним словом, в представлении Дада Ловец обладал внушительной устрашающей внешностью и с первого взгляда очевидным интеллектом, – фигурой, единственно и способной поймать в свои сети умного и осторожного Даниэля Симона.

На пороге же стоял тот невзрачный человек из вирусного ролика, который нудно рассказывал и показывал, как он печёт свои караваи. Выпуклые светлые глаза, бледная кожа, тщедушное тело. Голубая рубашка в мелкую клеточку была застёгнута под самое горло на последнюю пуговицу. На сгибе локтя у него висел пиджак, в другой руке был бумажный пакет из супермаркета.

– Не понял, – сказал Дада.

– Давай я зайду? – сказал Ловец.

Дада впустил его, и Ловец сразу прошёл в гостиную. Знает расположение комнат!

Мужчина вытащил из пакета на стол круглый хлеб, сыр, бутылку вина, ещё какую-то коробочку с чем-то съестным. Он стоял спиной к Дада, и тот подумал: я могу спокойно его сейчас завалить, такого… мелкого.

Но сразу вспомнил, как тот легко ворочал огромный рулон тяжеленного сырого теста, и усомнился.

– Что происходит? – не выдержал Дада.

Ловец обернулся к нему, повесил пиджак на спинку стула и сел.

– Принеси нам стаканчики и штопор, и мы всё обсудим.

Дада, стараясь не выпускать из виду зловещего гостя, сходил за бокалами на кухню, вернулся и сел напротив. Мозг его после медлительного оцепенения последних нескольких дней панически метался и лихорадочно искал объяснений, тыкаясь в любую возможность и допуская любую вероятность.

Горела пятирожковая люстра, комната была полностью освещена. Обыкновенные для Парижа два окна от пола до потолка разделял узкий простенок, и дама из квартиры напротив, наблюдая напряженную мизансцену из своей тёмной комнаты, могла видеть только двоих мужчин, молодого и уже хорошо пожившего, сидевших друг против друга в торцах узкого обеденного стола, каждый с бокалом перед ним.

Что ещё было на столе, к сожалению, загораживал простенок, а поскольку оба молчали и лишь напряжённо смотрели перед собой, могло показаться, что, может быть, это вообще две разные квартиры и между жильцами одного этажа глухая стена.

Но она вытряхивала тут скатерть после еды, как её с детства приучила мамочка, каждый день, трижды в день! И прекрасно знала, что в этой квартире напротив её окон живёт этот долговязый парень, раньше жил с матерью, теперь живёт один, к нему часто приходит девица с белыми волосами, он в неё влюблён, а она – так, заходит поболтать и поднять самооценку.

Так же она, конечно, знала, что этот простенок разделяет два окна одной комнаты – гостиной, потому что часто видела, как в обоих окнах мелькают или стоят и курят, сидят и разговаривают двое.