Так вот это цветение – что оно такое есть?..
Да, безусловно, по отдельности все эти неисчислимые птицы были лишь час Птицами целого, и только все вместе могли составить и составляли своей полной общностью собственно ПТИЦУ.
…Когда он надолго задумывался, в альбоме возникала цветущая вишня или магнолия: неподвижный рой белых бабочек или мотыльков, замерших в воздухе на так густо заштрихованном чёрной тушью листе, что получалась ночь, да и в парке давно стемнело.
Ранжис открывается в четыре утра, а к десяти остаются одни розы. Поэтому он всегда ездил к открытию, цветы были в сговоре с ним против бессонницы. Он только вернулся и начал разгружаться, возвращаться пришлось по совсем мёртво стоящему бульвару Переферик, и мистер Хинч был на грани.
Единственная картина всю обратную дорогу пульсировала в его больной засыпающей голове, грела его, манила, вставала, как восход солнца на горизонте, венчала уходящую вдаль перспективу с бесконечной пробкой въезда в город: тарталетка с малиной.
Сейчас он расставит цветы по местам и сразу завернёт за угол, где по условиям столетней давности хозяева османовского здания желали всегда видеть только булочную-кондитерскую и – ву-а-ля! – цветочный магазин. Там очаровательная мадам Мюрюэль Руссо с сострадательными ко всем сластёнам глазами сделает ему крепчайший кофе и глазами же спросит: круассан? бутерброд?
Но сегодня он утешится сладким. Божественным, небесным кремом с едва звучащей отдушкой флёрдоранжа и сидящими в нём по кругленькие талии ягодками…
– Вы потеряли, – услышал он на английском языке.
Перед ним стояла классическая лондонская пара поздно родивших «прикольных» родителей с ребёнком лет шести. Преисполненный хорошести своего жеста, рыжеватый, стриженный в скобку под изначальных Битлз мальчик протягивал мистеру Хинчу веточку белой фрезии, выпавшую, вероятно, из распахнутого низкого задка его зелёного микроавтобуса при переноске ящиков и связок цветов.
– Оставь её себе, – ответил мистер Хинч, и мальчик, недоуменно пожав плечами, кивнул.
Это благовещение – Доминик в этом уверен. Он же «вынашивает» игрушечный эйдос Самого Детства, – вот ироничное Мироздание и посылает ему микро-версию ангела с микровариацией лилии…
– Вы хорошо говорите по-английски, – одобрил отец семейства.
– Что в Париже большая редкость! – поддержала мамаша.
– Большое спасибо, – мистер Хинч был немногословен.
Мальчик уже жевал стебель фрезии как травинку, рассматривая витрину «La Fleur Mystique» под неизвестную никому, кроме него, музыку в наушниках, и это освобождало мистера Хинча от продолжения беседы.