– Ном-ном-ном! – ритмично языком изнутри выпячивает щёку второй.

Беке оборачивается: парень растеряно улыбается мальчикам, девица всё ещё висит подмышками на его поддерживающих руках, как пьяная фигуристка в их парном катании.

Подростки хохочут в уносящемся поезде, и Беке с отвращением отворачивается от них.

– Нам сейчас. – Виски берет её за руку.

Очередь на едва открывшуюся выставку музея Орсэ «Блеск и нищета. Образы проституции во Франции. 1850-1910» они миновали благодаря приятельнице Виски, с которой знакомить Беке он не стал: погоди тут секунду, я сейчас, – и они быстро спустились ко входу.

– Ну что ж, – тожественно изрёк он, протирая очки краем шёлкового шарфика, почти всегда повязанного вокруг шеи, и вступая в приглушённый свет тёмного пространства с подсвеченными картинами. – «Я вижу волшебных проституток, укрывшихся под зонтами», – так повезло Бретону. Увижу ли я их? Волшебны ли они?

– Да волшебны, волшебны: тебе в женщине для волшебства немного надо.

Виски поверх очков посмотрел на неё:

– В каком-то смысле, знаешь, да. Помнится, мне лет пятнадцать было, и по вечерам мы с другом фланировали по Елисейским полям, оба жили недалеко. Никаких нищих – или очень немного, великолепные бармены в белых куртках, пианисты в смокингах. Очень достойные, очень сдержанные проститутки. Настолько сдержанные, что про одну я долго думал, что это вдова, в изящном чёрном костюмчике, в память об утраченном возлюбленном приходит потосковать то в одно, то в другое их любимое кафе.

– Да ладно, – засмеялась Беке.

– Да. Пока мой друг не вернул меня в действительность, я очень ей сочувствовал.

Выставка оказалась огромной, в какой-то момент появилось ощущение, что рулон красного бархата ковров и стен будет разматываться бесконечно, и по нему можно, сворачивая из зала в зал, дойти, например, до окружного бульвара Переферик. Дойти неисчислимыми вариантами путей, как и положено радиусам внутри круга, но полотна, рисунки, фотографии и афиши с изображениями женщин пойдут вместе с посетителями по любому из этих маршрутов и ни разу не повторятся.

– Прекрасно, просто изумительно. Знаешь, искусство ведь – это расширение жизни зрителя или читателя известным только данному автору способом.

– Зачем ты отстегнул тому парню в метро двадцатку? Его красавица понравилась?

– А, тому?

Они остановились у маленькой акварели Форена, на которой зрелая проститутка в прозрачном пеньюаре, не достающем до голубых чулок чуть выше колен, деловито открывала ключом дверь в свой рабочий кабинет и подсвечивала замок огоньком свечи. Она спокойна: её время оплатили на всю ночь вперёд. Клиент, пузатый переспелый буржуа в цилиндре, добротном чёрном пальто и щегольских, в мелкую клеточку брюках, внизу взял с собой две бутылки красненького. Его тупой осоловелый взгляд даёт понять, что в заведение он приехал из ресторана или, во всяком случае, оттуда, где выпитого вина не считают. Без похмелья нет веселья. На фоне его полного зимнего облачения её полуобнажённость гротескна и зябка.