Все это не утратило силу с течением времени, хотя подробности увиденного уже через несколько часов стерлись из памяти; они остаются нечеткими, как тогда, и будут такими до моей смерти.
3.2. Еще одна жертва местной нравственности
3.2. Еще одна жертва местной нравственности
Я вышла ошарашенная. Тогда я была зла на них. Зла за то, что они застали меня врасплох, тронули вот так за живое. Конечно, я была зла на их глупость, их маниакальное варварство, их бездумную, животную покорность, их ужасающую жестокость – все, о чем говорил мемориал… Но больше всего поразило меня, что эти люди могут создавать вещи, так красноречиво говорящие об их собственных страшных поступках, что они могут творить произведения, так по-человечески кричащие об их собственной бесчеловечности. Я, столько прочтя и просмотрев о них, не думала, что они способны на такое, а сюрпризов я не люблю.
Я оставила этот островок и пошла по правому берегу в сторону Лувра, побродила по его залам и галереям, смотрела, но не видела, пытаясь успокоиться. Я секретировала немного спокоина[11] и, когда вышла к Моне Лизе, уже вполне владела собой. Джоконда меня разочаровала; слишком маленькая, бурая и окруженная людьми, вспышками, охранниками. Дама безмятежно улыбалась за своим толстым стеклом.
Я не могла найти места присесть, а ноги у меня начали гудеть. Поэтому я направилась в Тюильри, побродила по широким и пыльным аллеям между небольшими деревцами и наконец нашла скамейку у маленького восьмиугольного прудика, в котором мальчики и их папаши пускали яхточки. Я села и принялась наблюдать за ними.
Любовь. Может, это была любовь. Могло такое случиться? Мог ли Линтер влюбиться в кого-нибудь, а корабль забеспокоился, что тот надумает остаться, когда и если нам придется отправляться дальше? Если именно так начинались тысячи сентиментальных историй, это вовсе не означало, что такое не могло случиться еще раз.
Я сидела у восьмиугольного прудика, думая обо всем этом, и ветер, трепавший мои волосы, надувал паруса маленьких яхт: этот невнятный ветерок носил кораблики по покрытой рябью воде, те ударялись в берега, где их ловили пухлые ручки и отправляли в новое плавание по волнам.
Я направилась назад по эспланаде Инвалидов, где напоминания о войне были более предсказуемыми: старые танки «пантера», стволы древних пушек, сваленные у стены штабелем, словно трупы. Я позавтракала в маленьком прокуренном кафе у метро «Сен-Сюльпис»; ты садишься на высокий табурет у стойки, они выбирают для тебя свежий, с кровью кусок мяса и кладут на решетку гриля, где он жарится на открытом огне. Мясо шипит на гриле прямо перед тобой, а ты тем временем попиваешь аперитив и говоришь им, когда, по-твоему, мясо готово. Они то и дело снимали его и предлагали мне, а я то и дело повторяла: «Non, non; un peu plus… s’il vous plaît».