— Мишенька, не выходи на поверхность, слышишь? И не спускайся в шахты! Занимайся этим… синтезатором. Это ужасно важно. Синтезатор. И кушай хорошо! Послезавтра к вам пойдёт корабль, я отправлю с ним, — ты слышишь? — помидорчики, картошечку, — слышишь, Мишенька? — Алексей Мстиславович обещал…

Она ещё долго говорила в рябящий экран, не зная, слышит ли её сын.

* * *

Гэмфри Морган стоял на обзорной башенке, поднятой высоко над олимпийским кратером. Спать не хотелось. Последний разговор с президентом оставил нехороший осадок, но Гэмфри не знал, как ему следует поступить. Всё, о чём просили, он сделал, но совесть подсказывала ему, что сделанного мало. Разговор с Лосевым после ухода Володи ничего не дал — Лёша умеет быть увёртливым, как угорь.

Бывший ареолог всматривался в сполохи зарниц у горизонта — буря успела доползти туда, но взобраться на высоту в двадцать семь километров было не в её силах, — поглядывал на серпик Фобоса, клонящийся к горизонту, — нет, не красный уже, там небо чистое, звёзды. Гэмфри смертельно хотелось оказаться там, где буря, в пыльном аду, а не в разреженной атмосфере олимпийских высот, чтобы не грызла душу кислая тоска непонимания, чтобы всё было как раньше, ясно и определённо, чтобы не приходилось оправдываться перед Володей.

Гэмфри Морган тряхнул головой, развернулся и решительно направился к лифту.

«Завтра, — решил он, — вернее сегодня утром переговорю с Лосевым. И на Совет стоит попасть. Посмотрим, чья возьмёт. Не оказалось бы только…»

В кармане пискнул гравитон.

— Да, Галя. Уже иду. Почему поздно? Понимаешь, милая…

И глава Департамента Строительства принялся выдумывать очередное оправдание.

* * *

Порт Аркадия, Марс

Буря, пронесшаяся над портом Аркадия, не причинила особого вреда. Как всегда, засыпало песком теплицы в хозяйстве Харриса, рейсы же, отложенные из-за непогоды, не в счёт.

— Ты будешь у нас послезавтра, Анечка? — спрашивала подругу Сьюзен Лэннинг. Тот, кто не знал Сьюзи настолько же хорошо, как Анна Волкова, мог заподозрить её в излишней сухости — таким тоном лучших подруг на празднество по случаю совершеннолетия дочери обычно не приглашают. Но сорокатрёхлетняя Аня знала сорокатрёхлетнюю Сьюзи вот уже тридцать семь лет и успела за это время определить, что спектр эмоциональных реакций Сьюзи на внешние раздражители сдвинут в «синюю» сторону. То, что казалось в её обращении сухой чопорностью, было на самом деле проявлением искреннего радушия, а собственно сухую чопорность Сьюзен проявлять не умела.