— Конечно, Сюзик, с большим удовольствием. Сто лет никуда не выбиралась, — пропела Анна, потягиваясь с кошачьей грацией. — Сегодня пробовала отпроситься у Джонни на пару дней. Не хочет отпускать. Весна, мол, у него.

— Какая у него весна? — весьма холодно и деловито осведомилась миссис Лэннинг, и жёсткие завитки платиновых волос дрогнули у её висков. — Скажи ему, чтоб не выдумывал. Они с Эллочкой и Дэвидом тоже приглашены. Я не потерплю.

— Я ему так и сказала, солнышко, — игриво промурлыкала Волкова.

— И что он? — ещё холодней спросила миссис Лэннинг, так, словно ожидала осуществления самых мрачных своих прогнозов.

— Хлопнул себя по лбу, — мило улыбнулась Анна, укладывая подбородок на подставленную заблаговременно ладонь.

— Так ему и надо, старому склеротику, — с мстительным удовлетворением заявила Сьюзен. — Ну так что же, Анечка? До послезавтра?

— Пока, Сюзик, — мурлыкнула Аня, пошевелила пальцами в воздухе в знак прощания, а другой рукой потянулась поспешно — скорее выключить гравитон. Маска беззаботности моментально сползла с её лица, когда погас экран, уголки губ опустились книзу, плечи поникли. Едва попадая пальцами в экранные клавиши, набрала она номер гравиканала, и, как и в прошлый раз, получила невероятное, невозможное сообщение — «абонент недоступен». Она набрала второй номер — тот же результат. Поёжившись, хоть и не холодно было в комнате, она перебралась ломающимися шагами в широчайшее кресло и устроилась там. Оба номера были набраны после этого много раз.

Глава третья

Глава третья

Ad Phari

Темень, глухая тишь. Только шелестит что-то, — ветер? — вздыхает вдалеке, — прибой? — звуки знакомые. «Слышал я их уже». Тот, кто подумал о себе «я» — не мёртв, это точно. Но тьма кругом. «Где я, что со мной?» Душно и холодно. Глаза не видят. Глаза? Человек, погружённый в холодную душную тьму, потянул к глазам руку. Лавина звуков обрушилась на него: нытьё (неприятное), щелчки (металл по металлу?), — и вдруг тяжёлое холодное что-то ударило по щеке, прижалось, обжигая холодом. Чем отчаяннее очнувшийся человек тянул к лицу руку, тем плотнее давило что-то угловатое в щёку. «Да это же манипулятор!» — вспомнил Володя, и механическая рука, повинуясь осознанному уже усилию мысли, бросила безобразить, опустилась покорно. Странные звуки обрели смысл. Шорох — всего лишь вдохи и выдохи благословенного творения Саши Балтазарова — искусственных лёгких, а вся эта какофония — нытьё, щелчки — ревматическая музыка механических рук. «Куда это меня занесло?» — спросил себя Володя и потянул оба манипулятора во тьму. Там звякнуло — металлом о стекло? — и в этот момент президент вспомнил всё. «Именно — занесло. Очень хорошее слово подвернулось, — решил он, — я в коконе. А темнотища такая просто потому, что песком засыпало. И что же это означает, господин президент? Ваша бот разбит, господин президент, а сами вы не сдохли только потому, что Балтазаров — умница и Лосев тоже. Не будь вы инвалидом, господин президент, сдохли бы за милую душу. Только такой механизированный болван как вы и может сверзиться со своим инвалидным креслом с высоты… Сколько было на альтиметре когда в меня молнией шандарахнуло? Восемьсот с лишним метров. Ну, метров двести я падал вместе с «Птичкой», потом только позвал «кокон». Если бы не Лёшкино упрямство…»