— К чёрту эту труху, — буркнул Володя, наклонил «кокон», и остатки каменного крошева полетели с двадцатиметровой высоты вниз, посверкивая в прожекторном луче подобно каплям косого дождя. Неровный овал света скользнул по усеянной обломками воронке. «А к утру точно занесёт, — пропел про себя спасённый, — так заровняет, что не надо хоронить. Как это у папы в книге его было? По девственно чистому, белому — чёрные пятна следов моих. Полыньи на речном льду… Снег ляжет, залижет, затянет, полыньи пропадут». И, поддаваясь минутному восторгу человека, избегшего насильственной смерти, Володя заорал в пустоту, никем не слышимый:

— Что, съели, любезные?! Морковкой похрустеть не желаете?!

Но волна восторга схлынула так же быстро, как поднялась. Президент стал размышлять спокойнее: «Ветер заровняет. Через час следы можно будет найти только инфралокатором, а через два — вообще… Дырку от бублика. Прекрасно. Самое время мне исчезнуть. «Птичку» они, конечно, найдут. «Птичка» моя!»

Володя пошарил лучом прожектора, перемещая его зигзагами по невысоким барханам, образовавшимся вокруг крупных камней, и почти сразу заметил одну из опорных труб, торчавшую из песка косою. Беспомощно задранную «птичью лапу» секло позёмкой. «Птичке» повезло меньше, чем её хозяину.

«Ладно, это потом, — остановил себя президент, подавив острый приступ жалости к погибшему боту. Сейчас главное — добраться до Аркадии и так попасть внутрь, чтобы не заметили. Если я покажусь кому-нибудь на глаза в этой своей праздничной банке… Но есть же старый терминал! Диспетчерам порта сейчас не до того чтобы следить за грузовыми шлюзами, заброшенными… Когда? Лет тридцать уже, пожалуй, прошло. Слушай, господин президент, чего у тебя здесь такой колотун? Как папа называл погоду, вызывавшую у него ознобление? Зузман. Дурацкое слово, но смешное. Надо подогреть мою мензурку до человеческой температуры, иначе кровушка в трубочках возьмётся тромбочками-пробочками и дам я по дороге дубика». Володя включил обогрев, углекислый иней, наросший на боках силикофлексового «стакана», стал таять пятнами. Встречный порывистый ветер шорхал песком и кристалликами сухого льда, срывал клочья пены с краёв проталин и нёс их во тьму, смыкавшуюся плотно и хищно за обмёрзшей колбой, которая посмела ускользнуть из песчаного плена.

Порт Аркадия лепился к изгибу берега безводного моря, строения его повторяли форму скального уступа, который миллиарды лет выдерживал нещадный натиск выветривания. Некогда здесь была мелководная бухта, у подножия красноватых скал плескалось море, но вода ушла отсюда задолго до того, как на третьей от Солнца планете жизнь выползла из моря на сушу. То обстоятельство, что вход в бухту смотрел почти точно на юг, привлёкло внимание первопоселенцев, желавших уберечь ангары и жилые помещения порта от северного ветра, и они обосновались здесь. Но посёлок Аркадия — один из самых старых городов Внешнего Сообщества — четверть века назад потерял статус торгового порта и был теперь всего лишь заштатным городишкой — вотчиной ареоботаников. Если бы не свет Аркадийского маяка (ещё один пережиток эпохи первопоселения), разглядеть порт, приближаясь к нему ночью с юго-востока, было бы невозможно. Володе, когда он спустился до минимально возможной высоты и сбавил скорость, световой столб показался похожим на гейзер, бьющий прямо из недр Марса.