— Ни-че-го! — глядя на толстяка с ненавистью, ответил тот. — В реанимацию. Поддерживать аппаратно. Следить за изменениями. Всё.

Слова не говорил, а выплёвывал, когда закончил, пошёл, ни на кого не глядя, сквозь раздавшуюся толпу к выходу. Открывая дверь, бросил через плечо: «Позовёте, когда…» — но больше ничего не сказал. Грохнул дверью. Снова Ире пришлось бежать за тележкой по широкому коридору, но, в конце концов, она была вознаграждена за настойчивость — крышку с нового обиталища капитана Волкова сняли, разомкнули стенки, и, хоть маску с лица не убрали, всё же стало Ирочке легче смотреть на мужа. Возможно, помог авторитет Ивана Арнольдовича, или по какой-то другой причине, но жене разрешили сесть у постели и не воспротивились даже, когда она взяла руку бесчувственного капитана и стала её гладить. Однако наедине с мужем её не оставили, какая-то женщина (на неё Ирочка глянула слепо, лица не разглядев) села по другую сторону опутанного проводами и трубками ложа. Медсестра. Она не смотрела на склонившуюся к поверженному капитану зарёванную девчонку, была занята бессмысленнейшим делом — следила за приборами, которых в стене комнаты было превеликое множество. Ирочка показаниям приборов не верила, а глупые слова Ивана Арнольдовича постаралась забыть. Шептала на ухо мужу, не выпуская его руки: «Сашенька… Ты же знаешь, я без тебя не смогу… Саша… Ты слышишь? Ты должен быть со мной. Они глупые, ничего не понимают, я знаю. Знаю, что ты меня не оставишь».

Опытной сестре реанимационного отделения не приходилось заставлять себя не слушать. Слышала просто такое много раз. Все они говорят так, сидя у постели глупцов, решивших, что знание дороже жизни. Цепляются за душу, ускользающую в ничто. Бывает, что и удерживают. Но только на этот раз — нет. Мальчишку здорово закусило зубками пустоты, одними словами его оттуда… Сестра в очередной раз глянула на экран энцефалоскопа и стала медленно подниматься со стула. Блестящий футляр, лежавший у неё на коленях, поехал и с дребезгом хлопнулся на пол.

* * *

Ego Misericors

Честно говоря, Эго-Волков не был уверен в результате. В прошлый раз он прикоснулся к тонким бледным ниткам человечьего тела, считая, что тела человечьи должны быть устроены одинаково. Старая память хранила о них кое-какие сведения, но память — коварная штука: перемалывает втихомолку содержимое своё, приспосабливает к новой действительности. Может быть, и со старой памятью Эго случилось такое? Как бы то ни было, но бледные нитки тела человека, который назвал себя Волковым, прикосновения не выдержали. Эго отдёрнул руку, но поздно — тело Волкова сломалось. Бессмысленно утешать себя тем, что тела человечьи вообще недолговечны и если не прямо сейчас испортятся, так очень скоро. Факт остаётся фактом — до встречи с Эго тело работало, после — сломалось. Благо хоть получилось за короткий миг прикосновения понять этого человека и перелить его в свою память. Теперь Эго знал о Волкове очень много, но всё-таки не был уверен в результате, поэтому касание его на этот раз было мягким и тонким, издалека.