Забрать их с собой, не оставляя здесь — это просто убить их нынешних. Остаться надолго, учить их — ну а потом? С его уходом они все равно возвращались к тому состоянию, что были до его появления на станции — к слепоте и глухоте, к замкнутости каждого в самом себе, к неумению читать рены. Оставаться здесь, пока они все не умрут? А не слишком ли много она от него хочет?

— Мог бы с самого начала вести себя пожестче, — буркнула она. — Как с Алексом. Антенну в голову — и никаких разговоров.

— И получил бы Слепки насмерть перепуганных, обозленных людей, с мясом вырванных из привычного мира, — ответила Марика.

Это тоже было верно. Нэлл вспомнила, с каким ужасом они ждали каждого его следующего хода. Забери он их тогда — никто не поверил бы, что их оригиналы остались живы и здоровы.

«Все правильно, подруга, — подумала Нэлл. — Все логично и правильно. Так что нечего себя жалеть. Поревешь и успокоишься. Бывало и хуже».

Но быстро успокоиться не получилось. Закончив разговор с Марикой, Нэлл оцепенело вытянулась на кровати и закрыла глаза. Надо было вставать, умываться, идти завтракать, но желания и сил шевелиться не было — новость засела в сердце парализующей иглой, ледяным отравленным шипом.

Итак, все закончилось. Сегодня ночью, завтра или послезавтра — но воля и разум Си-О покинут Юнону. Углеродные капли станут мертвой графитовой пылью, и такой же кучкой угольной пыли станет Магда. Они больше не смогут чувствовать друг друга, никогда не погрузятся в блистающий текучий мир, похожий на многомерный океан, не увидят других планет с высоты птичьего полета. Тормозящий вирус не продлит им жизнь, и не у кого будет попросить помощи, если кому-то из них снова станет плохо. Все, что их ждет — это год-два рутинной работы, прогрессирующая болезнь и смерть.

К горлу подкатили рыдания, и Нэлл подумала — той частью своего «я», что всегда оставалась трезвой — лучше отреветься сейчас, чем устроить истерику в самый неподходящий момент. Она перевернулась лицом вниз, уткнулась головой в подушку и дала волю слезам.

После хорошей, качественной истерики голова тяжела и невесома одновременно. Умываясь, Нэлл отстраненно изучала свою зареванную физиономию. Глаза опухли, щеки в красных пятнах. Темно-красные волосы падают на лоб, кажущийся, напротив, слишком белым. Хорошо, что Том меня сейчас не видит, мельком подумалось ей.

Причесавшись, она выглянула в комнату, посмотрела на часы. Начало десятого утра, время завтрака. При мысли о еде желудок трепыхнулся, отозвавшись одновременно и чувством голода, и тошнотой. Чего ей по-настоящему хотелось сейчас, так это кофе. Крепкого сладкого кофе и надежных теплых рук Тома, гладящих ее по спине.