— Не утруждай себя, — перебил его Риман, выступая вперед и отпуская на волю ту силу, что делала его опасным даже для ныне правящего эклиса. — Ей не стоит обманывать себя… Всего лишь игрушка…

Глядя, как медленно опускает голову Мария, пряча от него свой взгляд, Ильдар не чувствовал ничего, кроме пустоты. Той самой, что должна была либо убить, либо поставить перед новым Выбором.

Выбором своей Богини…

* * *

Попросив Дамира остаться внизу, на холм я поднялась одна. Сдерживала себя с трудом, не хотела, чтобы он стал свидетелем моих слез или… проклятий, адресуемых нашему с ним господину.

Ильдар мог праздновать победу — ему удалось меня сломить. Оказалось достаточно натолкнуться на понимающий взгляд Римана, чтобы осознать со всей очевидностью то, в чем я отказывалась признаваться сама себе. Будущего для меня больше не было…

Каменная дорожка была склизкой после сильного дождя, начавшегося, как нередко здесь случалось, совершенно внезапно. Воздух свежим и пряным. А на душе у меня было черным-черно…

Страшно жить, узнав, что потеряла все, что имела. Родителей, сестер, любимую работу, честь…

Как он сказал… Не стоит обманывать себя…

Горло перехватило спазмом… Жаль, что так же просто не могло остановиться сердце.

Едва не упав на очередном повороте, ухватилась за мокрую ветку. Деревце согнулось, щедро окатив оставшимися на листве дождевыми каплями, но я этого практически не заметила, пробираясь все выше. Чтобы вздохнуть свободно, чтобы хоть на миг избавиться от ощущения ловушки, в которую меня загнали.

Справа, из кустов, недовольно вскрикнув, вылетела птица, едва не коснувшись меня крылом… Она — могла, я… нет.

— Почему я?! — хотелось закричать, вырвав из груди сковавшую ее боль, но я только всхлипнула. Так получилось…

А слезы заливали лицо, мешая видеть, но не чувствовать. Вечер был холодным, но это лучше, чем сжигающий меня огонь.

Ненависти!

К себе! К нему! Ко всему этому миру!

— Я больше не выдержу! O! — прошептала я, падая на влажную траву. Мысль, о чем может подумать Дамир, когда я спущусь вниз… такая, мелькнула и пропала. Мне было все равно. — Мама! Мамочка… — слова срывались с губ, меня трясло, словно в лихорадке. — Я так больше не могу…

Но все они были так далеко, что не услышать… не ответить… Лишь я и ветер, что налетал порывами, будто пытаясь еще сильнее раздуть пламя.

— Я так больше не могу, — повторил я, в полном угрозы тяжелом шелесте листвы расслышав журчание воды. — Я не могу, — произнесла тверже, заставляя себя подняться. — Если у меня остался лишь такой выбор…

— Быстро же ты сдалась, — весьма брезгливо раздалось из-за спины. — Я считал, что ты крепче.