Накинув куртку, Храпнев вышел из бокса. У Рогова было тихо. Спит, черт небритый? Или отчет строчит? Брился, брился, и вот уже с неделю не бреется. Симптом. Не очень хороший. Даже тревожный.

В тишине, в зыбком свете он спустился вниз на ярус, миновал оранжерею, за которой больше месяца уже никто не ухаживал, и через один из аварийных выходов выбрался наружу. Застегнул куртку. Прохладно.

Густели фиолетовые сумерки. Над головой помаргивал навигационный фонарь. Синеватым полумесяцем плыла Караппа, одна из двух местных лун. Темнела уходящая в сторону тропка. Там, в ее конце, на выровненной площадке, был похоронен Вальковский.

Храпнев не ожидал увидеть Вику в это время, но совсем не удивился, когда обнаружил маленький силуэт, сидящий на скамейке перед сложенной из камней могилой.

— Привет, — сказал Храпнев.

— Да, — тихо ответила Вика.

— Что ты здесь делаешь?

— Ду.

— Ждешь?

Храпнев сел рядом, но оставил сантиметров десять пустого пространства. Ветер теребил, загибал светлые Викины волоски.

Караппа сделалась ярче. От камней, от щита, защищающего площадку от наносов, пролегли синие тени.

— Чего ждешь? — спросил Храпнев.

Девочка пожала плечами.

— Он умер, — сказал Храпнев. — Мумифицировался. Он лежит на глубине полутора метров, мертвый.

— Ду, — повторила Вика.

— Почему он решил повеситься? — наклонился Храпнев. — Ты открылась ему? Ты что-то сказала ему?

Вика повернула голову. Темные, совершенно без белка глаза уставились на Храпнева. Он сдавил ее плечико ладонью.

— Кто вы?

— Бенок! — вскинула свободную руку Вика.

Четыре пальчика и один наполовину сформировавшийся.