– Я бы один там пропал, – сказал Севка.
– Ничего бы ты не пропал. Просто одному всегда тяжелей.
Они оба были правы. Очень хорошо было идти по твердой, теплой земле и держаться за руки.
Москва, 1970–1972
У меня девять жизней
У меня девять жизней
Часть первая
Часть первая
Глава 1
Глава 1
Мягко закрылся люк. По баросфере дунул кондиционированный ветер. Колька приподнялся и прижал брови к рамке иллюминатора.
За стеклом была лаборатория. Он различил кессоны на потолке, оранжевый мост кран-балки и пыльные стекляшки окон. На иллюминаторе сидела сонная муха, загораживая половину плаката с синей кошкой и английской надписью, неразличимой на таком расстоянии. Колька попробовал вспомнить эту надпись и не смог, хотя плакат висел уже три года. Шеф привез его из Англии и сам повесил над Генератором, чертыхаясь и вспоминая какого-то дядюшку Поджера.
Шеф остался за белой чертой. Бугроватое веснушчатое лицо поднято к баросфере. Но что увидишь сквозь десятидюймовую нержавеющую сталь? Шеф давит толстыми пальцами микрофон и старается дышать потише, потому что в кабине слышен каждый шорох. Трение микрофона о рубчатый вельвет куртки доносится как раскатистый гром, далекий грохот, покрывающий дребезг колоколов громкого боя у дверей в лабораторию.
«Очистить площадку. Экипаж, к старту».
Колька спустился на руках, сел в кресло люкового наблюдателя и растер рубец над бровями. «Щучья кость!..» – бормотал внизу Володька. Самое скверное из его ругательств. Колька посмотрел на его толстый затылок в плотных завитушках. Закрыл глаза. Открыл глаза. Муха доползла до края стекла и замерла. «Улетай, щучья косточка», – сказал ей Колька. Закрыл глаза. В момент старта муха превратится в прах, в синеватую молекулярную пыльцу. В ничто.
Ему стало нехорошо. Еще с позавчерашнего вечера, когда разрешили выход в Совмещенное Пространство. Только он осознать не смел, как ему нехорошо. Когда поймешь, что ты трус, становится легче. Важно понять это не слишком поздно.
Капитан поднял голову, всмотрелся.
– Готов?
– Как штык, – сказал Колька.
– Ну и хорошо.