Неподалеку чернел гладкий ствол, уходящий вверх, за лиственный купол. Охотник подбежал к стволу, отбил по нему дробь ладонями. Сверху насморочным басом отозвалось: «Э-хе-хе-э-э». Джаванар отошел и уселся, поджав ноги. Сейчас же сверху полетели оранжевые мячики, мягко плюхнулись на траву, потом зеленые – покрупней, и, наконец, по стволу вниз съехала здоровенная обезьяна, притормаживая задними руками. Под мышкой она держала мохнатую рыжую дыню и деловито регулировала скорость – черная морда нахмурена, губы трубкой…

Парни смотрели на действия обезьяны без симпатии. Она съехала вниз, прыгнула на сомкнутые ноги и свободную руку. Из аллеи, где еще раньше кто-то рычал и шевелился, послышалось совсем нехорошее рычание. Джаванар и обезьяна не реагировали – охотник принимал дыню. Обезьяна была в пушистых шароварах на задних руках, вылитый Тарас Бульба. Вручив дыню, она показала свою казацкую натуру, ринувшись галопом по ручью, с тучей брызг позади, а потом к аллее, к рычащему врагу. «У-а-уу!» – невидимая кошка густо и беспомощно мяукнула, и «Тарас», удовлетворенный, проскакал к дереву и исчез наверху, за листьями.

– Щучья ко-ость! – удивлялся Володя.

Колька заметил резонно:

– Погоди, то ли еще будет. – И начался завтрак. Лицо пощипывало, припахивало от щек лосьоном, у Кольки ныл палец – роговой край ногтя оплавился, как пластмасса на огне. Он заметил это, когда стал чистить оранжевый плод – тяжелый, с ванильным запахом, а по вкусу вроде меда с маслом. После трех оранжевых медовиков не дышалось от сытости, но в зеленых плодах оказалась кислая жидкость, чуть хмельная. Скусываешь кончик груши и пьешь, как из бокала, и можно есть снова. Чудеса… Дынные дольки были вовсе ни на что не похожи. Несладкий рахат-лукум. Именно за дыней на Кольку накатил первый приступ злости – он хватанул слишком много, склеило челюсти. Любое посягательство на его свободу немедля выводило Кольку из равновесия. Отделяя тянучку от зубов, он мрачно прошепелявил:

– Шейчаш шкончаемша в штрашных муках. Друг-то не ешт…

– Слишком вкусно для отравы, – сказал гурман Володя.

– Оптимишт, – выдавил Колька и заторопился к Рафаилу.

Джаванару он уверенно назвал адрес: «Рафаил», но сам был недоволен собой и не уверен в себе, и к тому же испугался крыс. Эти гнусные твари, ненавистные ему с детдомовских времен, бросились на объедки и плодовую кожуру, стоило лишь встать с травы. Джаванар спокойно ушел в аллею, а Володька запыхтел от прилива мыслей, прижал очки к глазам и уже скосился поверх правой оглобли.

– Ты мне теорий не выдавай! – предупредил Колька. – Теоретики!