– Говорю – уверен!

Колька был ошеломлен, все как бы сдвинулось в его голове. Слишком много чудес за одни – неполные – сутки! Сейчас уже феномен с квантовыми часами и невытекающей энергией, мучивший его, как дурной сон, казался совершенно неважным. Как на рентгеновском снимке он видел эту спасительную муфту, и она заслонила все остальное. Может быть, в этом было его личное: он действительно валялся три месяца, наращивая такую костную мозоль после такого же перелома. Нет, розовые в корзинках – не шаманство, нет… Бритый и охотница и остальные двое – не шаманы. И пусть их власть над Рафаиловой плотью только подтверждает их земную сущность, пусть Бурмистров говорит, что лишь земные врачи могут врачевать землян, – ему все равно. Рафаил теперь транспортабелен. Сейчас же, сию минуту он пойдет и подготовит баросферу к старту. Здесь недалеко, за сорок минут обернется.

Он поднялся, крепко потер виски. Здание науки и все такое прочее. Они вернутся в баросфере и ни на какой транспорт рассчитывать не будут.

Он отдыхал, он мог себе позволить пять минут отдыха – решение принято, предстоит еще действие. И, увидев, как Володя придвинул свое лицо к неподвижному лицу Рафаила, он внезапно вспомнил то утро, четырнадцать лет назад, когда он впервые их разглядел и понял.

Он дождался их в проходном дворе – культурных деток, – в проходном дворе, под облупленной кирпичной аркой. Прижал к стене. Они смотрели с нервной дрожью, но без страха. Толстый мальчик в очках защищал живот руками. «Суки», – сказал Кила, детдомовский кореш, а Колька приказал: «Заткнись! – и спросил: – Очкарь, что у тебя в пазухе?» – «Белые мыши, для живого уголка». – «Покажи!»

Очкарь достал красноглазую мышку, показал с ладони.

Второй культурный мальчик – кудрявый маленький еврей – смотрел на обидчика пристально и высокомерно, как бы отталкивая взглядом.

«Беленькая, сволочуга!» – сказал Кила и вдруг ударил снизу по руке Володьки. Мышка шлепнулась в свежий поток мочи на асфальте. Пробежала к стене, под кирпич. Колька наклонился и увидел, что вместо глаза у нее выпуклая капелька крови, а Раф сказал звонким голосом: «Фашисты!»

Он тогда сплюнул и приказал своим: «За мной…» – и они поскакали через заборы к детдому… Так было – четырнадцать лет назад.

– Вова, ты меня слышишь? Я иду к баросфере, ты побудь с Рафаилом, хорошо? Разведаю дорогу.

Он пошел. И, будто дождавшись этого, из листьев стены вышел седой человек. Поднес руки к выпуклой груди, приподняв красного жучка, – поздоровался. Он улыбался очень обаятельно и эффектно, но Колька своими обостренными чувствами схватил какую-то морщинку около рта, прищуренное нижнее веко, что-то еще и понял: седому не хочется улыбаться.