Так у них было. Длинный жаркий день, зеленый дом и ледяной ручей в траве. «Ты научишь меня плавать?» – «Научу, маленькая». – «Хочешь, приведу лошадей и поскачем на Рагангу?» – «Я плохо езжу». Смеется. Это было невероятно смешно, он смеялся вместе с нею.

«Все у нас обратное, Адвеста… Мы не плаваем, даже в наших полуночных поселениях, а вы не наездники. Все, все обратное!»

«Разве это плохо?» – «Не знаю. Хорошо». – «Хорошо». – «Ты научишь меня плавать?»

– Да, научу тебя плавать, а ты научишь меня остальному, но там, у себя, я знал бы, что скоро умру в вашем зеленом Равновесии.

– А ты не умрешь. Как – «там, у себя», ты знал бы?

– Я думал, ты поймешь. Понимаешь, если бы я был там, а кто-то другой – здесь, то я знал бы о нем, что он умрет.

– А ты не умрешь. Я с тобою, и ты не умрешь. Почему – «знал бы»?

– От тоски по дому. У вас этого не бывает?

– Обними меня, Адвеста. Бывает. Обними меня, рыжебородый. Солнце садится за Рагангу, день наш уходит.

А потом они вернулись к домам поста, и Дхарма пропела, подняв ладони: «Друзья мои Певцы, темнеет ночь для песен!»

Пели на открытой поляне, под большими звездами. Темный ветер дул поверху, от реки. Когда Певцы умолкали, доносилось повизгивание гепардов, возбужденных шумом, и мерное бряканье струн, и беготня ночных обезьян в листве. Свежо и спокойно пахла ночь – остывающей листвой, плодами и чистой человеческой кожей. Но не было ему покоя. Земля поворачивалась под звездами, летела бог знает куда. И как Земля вокруг своей звезды, ходила в танце вокруг Кольки девушка Мин. Как самый прекрасный зверь, как лошадь на бегу, как древесный лист нераспустившийся, глянцевый снаружи и бархатистый внутри.

…Утром явился Ахука – не поздно и не рано, когда Мин уже разбудила Кольку и они умылись и поели. И он немного привык к ней и к странной звенящей боли в сердце. Боль усиливалась, если он смотрел на Дхарму, – усиливалась так, что перебивала дыхание. Но ей следовало поспешить в лечилище, девушке Мин, а ему не следовало таскаться за ней и мешать работать. Он приладился чистить пистолет, подкинул последний патрон на ладони. Мрачная штука последний патрон… Он стал думать, имеет ли он право быть счастливым, и тут, вовремя, появился Ахука. Поздоровался. Косясь на еду, умылся, выполоскал рот. Сердито прогнал своего Тараса Бульбу – обезьяна тянулась погладить его по щеке. С Дхармой разговаривать не стал: «Лахи ждет тебя – прохладного полудня…»

Колька, как ни был смятен, начал удивляться. Впервые он видел такую неприветливость и сухость.

Ахука жадно ел. Пальцы его подергивались, словно он еще управлял Немигающим.