…Здесь Колька сбился – слишком плохо он знал биологию. Но понял, что Управляющим Равновесием необязательно знать все хитросплетения, всю «мышиную возню», как он назвал про себя это дело. Управляющий должен точно и исчерпывающе рассказать Наране о своих нуждах, а Великая Память проверит все цепочки и все звенья всех цепочек и выдаст человеку единственное решение, покажет ему простое действие, которое даст нужный результат и минимально повредит Равновесию в целом…

На этой стадии понимания, на которой настоящий ученый – Колькин шеф, например, Рыжий Тигр пространств, – ощерился бы от жадного, злого и беспощадного к святыням интереса… Эх, где ты, шеф! Далеко, далеко, и лучше не думать об этом. Ладно. На этой стадии понимания Николай Карпов испугался. Получалось, что мыслят здесь Нараны, а люди им прислуживают, как лаборанты, – отмеряют, осматривают, отсчитывают и льют в реторты из мензурок. Так получалось неопровержимо, но испугался Колька не этого, а своего инстинктивного отвращения к подобной системе. А испугавшись, заглянул в себя поглубже и оценил свои чувства как религиозные. Реакция на оскорбление святыни.

К тому времени Ахука уже побежал по своим охотничьим делам. Ему тоже предстояло переварить кое-что, и немалое кое-что. Колька развалился в холодке и стал грызть себя за малограмотность. Погрыз. Дал пинка плоскохвостой крысе, подобравшейся слишком близко к его подошвам. Подумал, не повлияет ли пинок на Равновесие. Усмехнулся. Простая-простая мыслишка бродила в голове: «А чем у нас лучше? Здесь хотя бы делают равную работу, а у нас малая часть думает, остальные исполняют. Даже коммунизма нету. И машин таких нет, чтобы смогли все наше Равновесие охватить анализом, а у них – есть. Живые машины. Хорошо это? Хорошо. Что ж ты пыхтишь, Свисток? Не знаешь? Ну то-то…»

Глава 6

Глава 6

Когда жизнь становится слишком простой и нехитрой, человек стремится усложнить ее. Если он – настоящий человек. Когда сплетения жизни вокруг становятся непосильно сложными, даже настоящий человек пытается их распутать или обрезать. Загнать в пределы, доступные пониманию.

Колька не воображал, что он настоящий человек. Случая не представлялось, пробного камня, на котором человек испытывается. Он ждал и ждал своего испытания, проходил через него, оглядывался и понимал – не то. Первым его шагом был аттестат с медалью. Детдомовские воспитатели прямо оторопели, когда Карпов, Свисток, хулиган из хулиганов, в восьмом классе начал работать остервенело, после отбоя пробираться в комнаты для занятий, просить дополнительных уроков. Это было через год после знакомства с Рафаилом и Володей. Год он принюхивался, как дикий камышовый кот к рыбацким сетям, и – оп! – сунулся за рыбкой и там и остался. Отличник Карпов! Жизнь стала неподъемно-сложной из-за двух интеллигентных мальчиков, из-за их разговоров, будто на чужом языке. За один год разломали его лихую и спокойную жизнь, в которой он был на своем месте, и все прочие – на своем, и голыми руками его не возьмешь, обожжешься, а милиция – ну что она, милиция? Там все понятно. А у этих было все непонятно, «почему» у них было больше, чем воробьев на мостовой. Непонятным казалось самое простое. Вот почему ночью темно? «Потому что солнце заходит, гы-ы…» А ночью темно непонятно почему, оказывается. «Теоретически, – говорит Володя, – те-о-ре-тически должно быть светло всегда одинаково, а если ночью темно, то Вселенная конца не имеет, понял?»