Вот только она уже подтянула свои руки под его, перекатываясь на плечах, игнорируя захват. Она это запланировала. Она не впала в ярость. Она всё ещё просчитывала ситуацию.

Обхватив его ногами, она перекатилась, оказавшись сверху. Основание ладони её левой руки уперлось ему в подбородок, оттягивая назад, и кулак правой смог приземлиться на его горло. Амос закашлялся, попытался перекатиться обратно. Его дыхание превратилось в хрип. Воздуха, попадавшего в легкие, теперь было недостаточно. Он изо всех сил забился, пытаясь оттолкнуться, подняться на ноги, но она уже ждала его, и подсекла под колено. Он тяжело рухнул на палубу. Она нависла сверху, впечатывая его обратно. Стукнула головой об пол. Он пытался вывернуться прочь. Её пятка впечаталась ему в плечо, в спину. Её ботинок прилетел по почкам, он пытался отползти, но уже не мог. Боль была изысканной и обширной. Он был полностью беспомощен. Его имели. Она ударила снова, вложив в удар весь вес тела, и он почувствовал, как подалось ещё одно ребро.

Он уже ничего не мог исправить. Насилие будет продолжаться, пока она не решит, что всё кончено, и он никак не мог это остановить. Он вздрагивал от каждого следующего, и следующего, и следующего удара, чувствуя, как повреждения в теле становятся глубже. Он больше не мог сделать ничего, чтобы защититься. Если Бобби захочет, чтобы он умер, он умрет.

Он терпел, беспомощный. Боль наслаивалась сама на себя, пока не осталось ни одной его части, которая бы не болела. Пока она не стала больше его тела.

Сознание ускользало, расплывалось. Картинки проскакивали сквозь него, как память, слишком глубокая, чтобы заботится о связности. Духи, пахнущие сиренью и бергамотом. Белое одеяло, затертое так, что хлопковые волокна почти истерлись, но мягкое. Вкус дешевого мороженого, которое продавалось в дерьмовом маленьком барчике в Кэри и Ломбарде. Звук новостной ленты в соседней комнате, звук дождя. Давным давно он последний раз вспоминал, как звучит дождь в Балтиморе. Насилие, беспомощная боль, и дешёвое мороженое впридачу.

Глубокий покой разливался из его живота, вытекая через него, поднимая вверх, выталкивая его из тела. Он расслабился. Ком в горле исчез. Или нет. Или он никогда не исчезнет. Но он насытился. Возвращался в глубину, которой принадлежал. Он чувствовал себя как после оргазма, только лучше. Глубже. Более реальным.

В конце концов, он заметил, что Бобби больше не бьёт его. Перекатился на спину. Открыл глаза. На переборках и палубе была кровь. Его яйца как футбольные мячи, наполненные агонией. Запекшаяся кровь залепила левый глаз. Горло саднило и горело, когда он глотал, но ком исчез. Однако, что-то странное было с его дыханием. Ему потребовалась секунда, чтобы понять. Он был не единственным, кто хрипел.