— Девочка, — сказал он ласково, — я старый, лысый, хромой аппир, пресыщенный, уставший, неразборчивый в средствах.

— К чему ты все это говоришь? — удивилась она, — я сама знаю, какой ты, — никто не знает, а я знаю. Ты прекрасный, добрый, великодушный и несчастный, как больной щенок. Не бойся, я ничего не хочу. Я просто посмотрю на тебя и пойду.

Они смотрели друг на друга, тихо журчали источники, в прозрачной воде над мозаичным полом проплывали золотые вуалехвостые рыбы, какая-то ночная птичка попискивала из зимнего сада, пахло травой и клевером.

— А у меня сад под окном, — сказала Ингерда, — я выращиваю ноготки и георгины.

— Я знаю. Я был там.

— Ах, ну да. Был. Только я тебя не видела.

— Зато я тебя видел.

— Правда?

— Я подумал, что ты, должно быть, очень горда и строптива.

— Это точно. Меня и сейчас дразнят Принцессой.

Леций грустно улыбнулся.

— Иди, Принцесса, — сказал он, — надеюсь, тебя хорошо устроили?

— В твоем замке всем хорошо, — ответила она.

— Кроме хозяина, — усмехнулся Леций.

— Тебе плохо? — встрепенулась Ингерда, — чем тебе помочь? Может, ногу перебинтовать?

— Мне хорошо, — покачал он головой, — я пошутил.

— Ну что ж… Тогда спокойной ночи.

Она уходила, как будто что-то оставила. Все время хотелось вернуться. Она вообще не понимала, почему должна уходить, если ей хочется только одного — быть с ним. И ему она тоже нравится, она же видит. У них своя маленькая тайна, которая других не касается: аптечка, киты и то, как устало он взял ее руку и приложил к лицу. Странные эти мужчины. А аппиры и подавно.

72

72