Впечатление после осмотра планеты было тяжелое. Вдоволь насмотревшись на кучки обессиленных бродяг и несчастных, умирающих прямо на обочинах дорог и площадях, на города, похожие на кладбища, и уродов, которые не приснятся ни в одном кошмаре, Ричард понял, что с него довольно.

— Поворачивай домой, — сказал он Лецию.

— Замок Прыгуна — это еще не вся Наола, — вздохнул Леций, — убедился?

— Убедился, что у вас тут полный бардак, — проворчал Ричард, — самые страшные места — это города. Сильный сосет у слабого, и никакой взаимовыручки.

— Самые страшные места — это цитадели мощных Пастухов, особенно Тостры, — возразил Леций, — я бы тебе показал, но никакой вероятности, что ты потом оттуда выйдешь. Никто к нему лишний раз не суется.

— Мы можем телепортировать.

— У Тостры это невозможно. Черт его знает, где он утащил эту аппаратуру, наверно с какого-нибудь военного завода. У него стоит защитное поле на четвертое измерение. Расшибешься в лепешку и вернешься назад. Его если только твоим звездолетом можно пробить.

— Что-то он мне все меньше нравится, — сказал Ричард.

— Кому может нравиться паук? — усмехнулся Леций, — хотя с Прыгунами он весьма приветлив. Осторожничает. И лишних проблем не любит. С моим дядей даже дружит. Но упаси бог его тронуть. Да это и ни к чему, он так жаден, что легко покупается.

— И много у него рабов?

— Сотни.

— Всех не выкупить.

— А он на это и не согласится. Он же без них просто сдохнет.

Внизу показался замок, белый как сахар, светлый оазис в стране кошмаров. Ричард впервые посмотрел на Леция с благодарностью. Хотя бы за то, что он пытался сохранить хоть какую-то видимость гармонии в этом умирающем мире.

— Ладно, уломал, — сказал он, — срочно вызываю с корабля специалистов, готовь помещения и лаборатории. А корабль отправляю назад за подмогой.

— У меня все давно готово, — усмехнулся Леций.

Настроение было скверным. Перед глазами стояли безобразные морды и детские трупы, которые валялись под ногами. Чтобы придти в себя, Ричард вышел в лес, побродил там, пиная сучки и вдыхая запах хвои и влажной земли, заставляя себя смириться с происходящим. Что потеряно — не вернешь. Надо спасать то, что есть. Трупы не оживишь, любовь не воротишь, пепел не подожжешь.

Возвращался он уже успокоенный. Во дворе Зела кормила олененка, на распахнутой красной куртке лежали, светясь, ее золотые волосы.

— Такой смешной, — улыбнулась она, гладя олененка между ушами, — его зовут Лаки.

Ему вдруг показалось, что она все врет. Что быть того не может, чтоб она забыла Дельфиний Остров, море, номер-грот, и то совершенно безумное желание, которое приковывало их друг к другу столько дней подряд. Даже в самой трезвой и ясной голове это не укладывалось. На мгновенье его охватило отчаяние. Он взял ее за плечи, заглянул в глаза.