— Ты прав, паря! На все сто! — одобрительно кивал, выслушав очередной рассказ о поисках неведомых богов пути к истине, его давний знакомый Петро — мужик без возраста, с сияющим под глазом очередным радужным фингалом. — Эта грёбаная жизнь — один морок и отрава. Сплошная лажа — одним словом. И умереть совсем не жалко — чтоб навсегда оставить это долбаное колесо сансары за бортом. Может вот до завтра только и дотяну в ём, в колесе-то этом. А потому надо бы напоследок дерябнуть хорошенько. Впасть в нирвану. А? Не хошь? Правильно, паря. Ну, её, отраву! А я, вот — слаб! Конченный я человек, паря! — говорил он. И светло улыбался щербатым ртом. — Ведь опять меня завертит колесо, мля!

— Так водка и есть твоя привязка к колесу сансары! — предостерёг его Гоша. — Из-за привычки к алкоголю ты можешь снова вернуться в майю — к иллюзиям этого мира…

— А и фиг с ним! — радовался Петро. — За водочкой-то чего ж не вернуться, а? Конченный я человек, паря! Выпьем!

Они, эти конченные человеки, делились с Гошей последним, хотя этого последнего у них самих почти не было. Жалели малахольного кришнаита, пришедшего к ним даже без куртки. Дали ему, хоть и потрёпанную, но крепкую — на мусорку кто-то, дурак, почти новую вынес. Да и чего ж мёрзнуть парню, если она никому из них не подошла — нет среди них таких доходяг. Но Гоша почти не носил её, а лишь подстилал как коврик, когда медитировал или спал, сидя. Ходил он и зимой, и летом в дырявом залоснившемся свитере, не менее потрёпанных брюках с дырами на коленях и в разбитых кроссовках на босу ногу. Зато в ушах, прямо посреди ушной раковины, были вдеты огромные вычурные серьги — приманка для вокзальных ворон, посреди лба красовалось пятно сажи, нарисованное пальцем. Глаз не видать — весь зарос диким волосом — красавчик, в общем. Некоторые мирные граждане, встретив его на своём пути, шарахались в сторону и хватались за карманы, проверяя — всё ли цело? Хотя — что там говорить — некоторые его вокзальные знакомые выглядели не менее колоритно, только без серёжек. И эти нищие телом и духом жалели его, малахольного кришнаита. Ведь выживать в безнадёжной ситуации, в которую они попали по собственной или по чужой вине — неважно это, короче — карма такая, можно было лишь благодаря мистической вере в чудо. Или в провидение, которое и ведёт их по такой колдобистой и бесприютной жизни — по пути страданий, одним словом — с какой-то определённой и неведомой целью. Они прощали себя за всё сотворённое — по пьянке или по глупости. А тут уж недалеко было и до прощения окружающих — все мы не ангелы. Таков был закон их страшной жизни: если ты будешь ещё злиться на весь мир, то это тебя окончательно доконает. Поэтому — пей водочку — когда перепадёт, радуйся солнышку — если дожил до его восхода, и не заглядывай далеко вперёд. А то чокнешься. А не пьёшь, что ж — терпи так свою житуху. Без обезболивающего и наркоза. Если б у людей, считающих себя разумными и порядочными, было такое всепрощение… Невольно понимаешь — почему Шива-Рудра и многие другие пророки предпочитали общество нищих, а не господ…