Он был привлекательным с точки зрения соплеменников; по-мужски широк — почти два метра от обода до обода, но удивительно строен, всего сорок сантиметров в узкой части панциря. Несмотря на его хмурый вид, самцы и самки обращали на него внимание. Он был молод, обладал достаточной сексуальной потенцией и имел успех в выбранной им профессии. Впрочем, это не совсем верно, так как тут опять возникал парадокс. Профессией Шарн-игона была социальная деятельность. В этом и заключался парадокс: к таким, как он, кринпиты обращались только тогда, когда у них начинались неприятности. Кринпиты создали общество, в котором каждый зависит друг от друга. Причем непохожее на общество технологической культуры, развившееся на Земле. Может быть, аналогию можно найти в тесных семейных кланах бушменов или эскимосов. Там жизнь племени зависела от каждого его члена. Так что Шарн-игон мог считать себя счастливым и успешно делающим свое дело. Праздник Кольца всегда приносил ему урожай ущербных личностей, уделом которых становилось одиночество среди всеобщего ликования. Во время праздников Шарн-игон всегда был замят больше, чем обычно.

Посмотрите внимательно на Шарн-игона с точки зрения своего облика. Он наверняка может показаться вам странным, даже отвратительным.. Его могучий панцирь был усыпан чем-то похожим на хитиновые крылышки. Некоторые из них были в несколько сантиметров высотой, другие меньше. И между ними бегали мелкие насекомые, похожие на вшей. Но это вовсе не вши. И даже не паразиты, если, конечно, забыть о том, что каждый детеныш по сути паразит для своей матери. А это и есть малыши, детеныши. Шарн-игон был не единственным кринпитом в баре, вступившим в пору воспроизводства рода. Из сотни кринпитов в баре у каждого восьмого из десяти по панцирю бегали детеныши. Иногда кто-нибудь из этих суетящихся малышей падал вниз или перелезал на панцирь другого кринпита, когда они соприкасались, начиналась возня. Ведь если он не попадал обратно, то погибал. Панцирь Шарн-игона по окружности крепился к телу с помощью подвижных хитиновых пластин, которые находились в постоянном движении — то сжимались, то расширялись, как меха аккордеона.

Он прошел по натоптанному грязному полу на своих суставчатых ногах. Их было не менее десятка. Приняв три быстрых и почувствовав себя лучше, он покинул бар и пошел, не торопясь, по дороге. Ничего определенного у него в голове не было. По сторонам дороги тянулось то, что вы могли бы принять за японские ширмы. Они не были украшены ничем, но, соединенные между собой, тянулись вдоль дороги. Ширмы скрывали дома и коммерческие здания. Некоторые из них, подобно бару,  заполнены кринпитами, другие почти пустые. Ширмы тоже покрыты маленькими крылышкоподобными выступами, но это единственное их украшение. Можно было сразу заметить, что ширмы даже не покрашены. Кринпиты не знали, что такое краски, живя в тусклом багровом свете звезды Кунга. Так что, даже «если бы ширмы были покрашены, этого невозможно было бы заметить в таком свете. Вот так бы вы увидели все своими глазами землянина. Но каким представлялось это взгляду кринпита? Бессмысленно спрашивать, потому что у кринпитов не было глаз. На их панцирях имелись светочувствительные элементы, но никакого хрусталика, никакой радужной оболочки, ни мозаики чувствительных клеток, которые могли бы анализировать изображение и переводить его в информацию