Рекичински вздергивают на подкашивающиеся конечности и пинками гонят следом за офицерским составом. У выхода он оглядывается и вроде бы пытается что-то сказать. Но не то у него после предыдущей содержательной беседы голосовые связки узлом завязались, не то это как раз шифровка, о которой мы не договаривались — ни единого звука из его рта так и не вылетает. А поскольку в чтении по губам я сроду не практиковалась, то у меня просто непаханые поля для предположений — от «спасибо, Ярка» до «мы в зирковом яйцекладе».

А может, он просто смачно выматерился на незнакомом мне языке. И вообще, как знать, не сородич ли Рекичински этим сомнительным товарищам? Больно уж типаж похож — такой весь усредненно-безликий, без единой запоминающейся черточки. И на самом деле его внешность — не более чем синтетическая кожа, под которой сидит восьминогий арахноид и костерит нас за то, что у него все конечности затекли, скрюченные и утрамбованные в неудобный гуманоидный костюмчик.

— Уведите, — бросает тот, что вел допрос, клоноподобным членам команды, кивая на нашу оставшуюся троицу. И — уже персонально мне: — Вы же понимаете, что будет, если координаты окажутся ложными?

— Понимаю, — шумно, точно рыдвановы дюзы до адорианского апгрейда, вздыхаю я и для верности шмыгаю носом.

— Вот и отлично. После гиперперехода мы с вами еще поговорим, — веско прибавляет чужак, и нас живо выпихивают в коридор. Поскольку Нюк предпочел не палиться, становящийся привычным статус девицы остается при нем, так что в место заточения торжественно маршируем прежним составом. Опять, значит, в темноту с полным отсутствием элементарных удобств… Может, следует тонко намекнуть этим агрессорам, что даже попирать нормы галактического права нужно с умом? Не то трофеи начнут попирать нормы гигиены. Даже Нюк в мстительном порыве с экипажем гуманнее поступил, когда туалеты все запер: у тех, по крайней мере, скафандры оставались, в отличие от термаков, снабженные кое-какими полезными в подобной нужде приспособлениями.

Только исполненная раскаяния и мук совести слабовольная предательница, наверно, должна быть больше озабочена своей участью, чем встречей с белым троном? Хотя не думаю, что даже изменнику родины приятней предаваться самобичеванию в подмокшем в районе кормы комбезе. Поэтому, скроив моську пожалобней, я начинаю причитать, что мы все непременно умрем. Причем, в страшных муках. Мой конвоир даже приостанавливается и в некотором замешательстве таращится на меня. Но выражения его лица, да и вообще самого лица, под затемненной пластиной шлема не разглядеть.