На миг ему отчаянно захотелось вытащить ее из-под шлема. Сказать, что они непременно найдут иной выход из ситуации. Что никакого корабля Стирателей в системе нет, он нанес удар и улетел, а все эти суперискины через какое-то время оживут сами…

Но он чувствовал, не разумом, а интуицией, что это не так.

Что вражеский корабль действительно здесь, и Валентин отправил их на планету, чтобы спасти, а он, дурак, этого не понял.

Что вытаскивать Ксению из-под полусферы устройства – смертельно опасно, что он не спасет ее, но все испортит.

И что она права, это ее долг, и он сам в подобной ситуации поступил бы так же, а значит не вправе запрещать Третьей-вовне пожертвовать собой – ради всего, во что она верила и ради чего жила.

Матиас сидел, держа ее руку – живую, обманчиво теплую, чувствуя под пальцами частое биение пульса.

Потом пульс исчез, ее сердце перестало биться.

Но рука все еще оставалось теплой, и Матиас держал ее, рыдая, пока тихий отвратительный гул не стих.

Ксении больше не было.

Она либо вернулась в чудовищное сознание машины, откуда пришла.

Либо погибла зря.

Матиас просидел так минут пять или десять, он не чувствовал времени. Потом встал, отошел на шаг.

Ксения в кресле будто спала.

Потом ее тело утратило все краски, выцвело – и рассыпалось горкой праха.

Первый помощник сглотнул вставший в горле ком и, пятясь, отступил к двери.

«Если у меня получится, ты поймешь».

А если нет?

Готов ли он понять, что любимая женщина умерла напрасно?

Матиас вышел за дверь. Посмотрел вниз – где-то там, куда вела лестница, было ядро искина, поглотившего (и это в лучшем случае!) сознание Ксении.

А вверху оставались друзья, челнок, неварский космический корабль. И, очень может быть, еще и враг.