Подготовка к сверхсветовому стазису заняла все утро следующего дня.
Если с технической точки зрения все процедуры были сходны с теми же при взлете, то опасения экипажа были несравнимо больше. В сущности, при уходе с земной орбиты риск пожара реакторов сводился к классическому риску взрыва. Если бы в этот момент возникла серьезная проблема, все обратилось бы в дым и все испарились бы. Трагедия, конечно, но трагедия знакомая.
А тут, не говоря о бесчисленных испытаниях и проверках, проведенных заранее, активация туннельных двигателей реально была осуществлена всего один раз, во время первой миссии, и все колонисты впоследствии погибли. Разумеется, их смерть никак не была связана с прохождением через туннель Рёмера, они были истреблены атамидами, но в качеств предзнаменования можно было бы придумать что-то получше. На самом деле никто не мог точно оценить риски экипажа на дальнюю перспективу. Вот это больше всего и пугало.
Танкред, как и его люди, уже устроился в своей ячейке в полной экипировке, подсоединенный к целой куче разных датчиков, и теперь пытался расслабиться, наблюдая на персональном экране за обратным отсчетом. Он снова вспомнил о вчерашней встрече с Боэмундом. Ему пришлось нелегко, хотя разговор получился одним из самых откровенных между ними. Дядя был совершенно прав, посоветовав держаться от греха подальше. Лучше бы ему прекратить гнать волну.
И все же Боэмунд не мог понять того глубокого и абсолютного отвращения, которое вызывала у Танкреда любая несправедливость. Дядя был исполнен благородных намерений, умел проявлять доброту, но в первую очередь он был военным. Главными понятиями он полагал честь и мужество. А вот Танкред всем нутром ощущал несправедливость, возможно – и очень вероятно, – из-за того, как с ним обошлись после трагедии в Сурате.
Мысль о том, что одно-единственное событие, случившееся в определенный момент в чьей-то жизни, может изменить все взгляды человека до конца его дней, представлялась головокружительной. Он задумался, сколько еще времени ему суждено слышать внутреннее эхо того мучительного эпизода. Может, он слишком одинок? Может, проводит слишком много времени, копаясь в своих мыслях?
Мне бы следовало завести больше друзей… или подружек.
Он заметил, что его понемногу охватывает легкое онемение, словно он постепенно цепенеет. Глянул на экран: обратный отсчет закончился. Больше того, отсчет перешел в обычный режим, что означало, что стазисная фаза началась две с половиной минуты назад. Почувствовал, как его конечности мало-помалу холодеют. Медленно, но неотвратимо.