Надо отсюда скорее бежать.
Когда эта закорюка у меня в руках, я не могу ей сопротивляться.
А давай проверим. Может, смогу. По-моему, я понял, что надо делать. Надо просто взять
Нет! Что я делаю! Это не мои мысли! Она снова хочет заманить меня в ту преисподнюю, в которой оказалась сама.
Но только взять
Ноги его снова сделали шаг по направлению к артефакту.
По смазанным падением Панта линиям на полу бежал и растекался разноцветный огонь. От него не было ни жара, ни холода, он всего лишь обегал замысловатый чертеж-рисунок Вахуны линию за линией, и везде, где он проходил, краска высыхала, сворачивалась и крошилась, но пестрое пламя оставалось гореть, как приклеенное.
Вот огонь добежал до бездыханного Панта, но вместо того, чтобы охватить его целиком или погаснуть, как это сделал бы любой другой огонь, этот пробежал по невидимым под грузной тушей линиям и помчался дальше, не замедлив своего бега ни на мгновение.
Яркие языки мощно пробивались сквозь абсолютно не тронутое тело наместника, как будто его тут не было вовсе, и мерцающие искры взлетали заполошными стаями под потолок, но не растворялись в темноте, а радужными светлячками вились там, сталкиваясь и гоняясь друг за другом, как живые.
Запахло паленым, и взгляд Иванушки нечаянно упал на его ноги.
Оказывается, он сам все это время стоял по колено в волшебном пламени, не чувствуя того!
Ощущали его, по-видимому, только его сапоги. Там, где огонь соприкасался с ними, кожа заменителя медленно, но неотвратимо темнела и коробилась.
Но царевичу было все равно.
В мозгу его неотвязно, как голодный комар в лесу, звенел и зудел тот же тревожный голосок, и под его гипнотическим действием он не мог больше думать ни о чем другом, кроме
Он совсем рядом. Как я мог так швырнуть его, глупый? Я же мог повредить его! Какой он красивый. Как благородно отливает желтым. А сколько сил и времени ушло на то, чтобы создать его таким! Повторить такое в наше время невозможно — секрет его изготовления утерян тысячи лет назад. Он так и просится в руки. Это самое прекрасное, что я когда-либо видел в своей жизни. Он должен стать моим. Моим… Моим… Моим…
Тут царевич понял, что не может больше сопротивляться; более того — не видит в этом смысла, ведь это такой пустяк — поднять ахелот с пола и найти нужный круг на стене. И он, как под гипнозом, медленно наклонился и протянул руку к артефакту. И услышал как наяву торжествующее шипение Вахуны. Рука его чуть дрогнула, но этого оказалось достаточно, чтобы вместо проклятого жезла он подхватил с пола развеселый, переливающийся то черным, то красным уголек, настоящий уголек, выпавший из перевернутой им жаровни и закатившийся так далеко, и что было силы стиснул его в кулаке.