Лафеом взял ее за руку.

– Пойдем наверх. Первое, чему ты должна научиться – никогда не оспаривать государевой воли. – Он подтолкнул ее вверх по длинной лестнице, и она, подхватив лампу, побрела. Стоны из шара становились все тише, все менее заметны, но так и не утихли вовсе. – У него на все есть причины, но лучший способ сохранить его благорасположение – во всем потакать ему.

Архитектор провел ее в палату, где она играла с царем в метрарх, и заботливо запер за ней потайную дверь.

– Я не понимаю, что ему нужно от меня, – пожаловалась Изомира.

– Он стареет. И он одинок.

– Но остальные…

– Остальные?

– Те, кого он увел с Башни до меня. Куда они все подевались?

– Изомира, – мягко проговорил Лафеом. – Мы оба созданы, чтобы служить неисповедимы для нас пути тех, кто настолько нас превосходит. Но чему ты всю жизнь верила о царе?

– Что царь добр. Что он нас любит.

– Вот и продолжай в это верить. – Лафеом ловко взял ее под руку и подвел к двери. В кисти его, затянутой в черную перчатку, было что-то странное. – Возвращайся к себе в спальню. Не сможешь найти дорогу – спроси кого-нибудь. – Говорил он ласково, и она была ему так благодарна за разрешение уйти… – Иди. Если царь вернется и спросит, почему ты ушла, я объясню, что отпустил тебя, не бойся.

Шли дни, и складывался определенный их распорядок. До вечера Изомира обычно оставалась одна, не встречаясь ни с кем, кроме молчаливой горничной и Намании. Время она проводила, строча письма Танфии, или глядя из окна на заснеженный дворик, окруженный медовоцветными стенами. Никуда не сбежишь – да и, сбежав, куда бы она подалась?

Вечерами приходил конюший, и вел ее в царские палаты, где Гарнелис не требовал ничего иного, как играть с ним в метрарх. Порой встречи их прерывались приходом владыки Поэля или других чиновников, порой царь постепенно отстранялся, покуда наконец – бывало, что и глубокой ночью – не требовал оставить его.

И каждый раз он был иным. То мрачным, будто на плечи ему взгромоздился тяжелый черный зверь. То резким, ранящим, точно битое стекло. А то благожелательно-рассеянным, словно не видящим ее.

О том, что она видела за потайной дверью, Изомира не осмеливалась упомянуть. Но огромный, стенающий шар, что вертится неустанно под ее ногами, часто приходил ей на ум.

Так продолжалось дней десять. Расслабиться ей никогда не удавалось; стоило ей ощутить себя рядом с Гарнелисом хоть каплю свободней, его настроение менялось снова, выводя ее из равновесия. И с каждым вечером он вглядывался в нее все отчетливей, с мучительным, невыразимым словами желанием.