Хардести Марратта попытался просунуть голову сквозь золотистый диск, однако непонятная сила тут же вытолкнула его назад. Он сделал еще несколько отчаянных попыток пробиться наверх, но они тоже оказались неудачными. Собравшись с силами, Хардести хотел было совершить еще один рывок, но тут руки его разжались и он полетел вниз, понимая, что падение с такой высоты обернется для него неминуемой смертью. Он зажмурился и неожиданно почувствовал, что тело его не столько падает вниз, сколько парит, поддерживаемое тысячами незримых крыл.

Хардести открыл глаза и увидел рядом с собой людей в гимнастических костюмах, которые держали его за руки.

– Ты наш? – спросили они.

– Кто вы? – ответил Хардести вопросом на вопрос и, присмотревшись к их лицам получше, добавил: – Банкиры и брокеры, кто же еще…

– Ты состоишь членом нашего клуба?

– Если бы вы знали…

– Похоже, он с улицы, – сказал один из гимнастов. – А я-то было принял его за своего.

– Я парил словно бабочка! – прокричал Хардести гимнастам, скрутившим ему руки и толкавшим к выходу. – Я добрался до пламени и упал вниз, но, как видите, не разбился! Я парил словно бабочка!

Он успел взглянуть на циферблат висевших в вестибюле часов. Они показывали одиннадцать. Тем временем любители гимнастики вытолкали его на улицу.

– Я хотел сказать вам одну вещь, – прохрипел Хардести.

– Ну что еще?

– Там, под куполом, полным-полно ангелов!

Его никто не слушал.

Хардести печально брел по Манхэттену. Потеряв Эбби, он в каком-то смысле снова потерял отца. При воспоминании о том, как он, преисполнившись гордыни, пытался штурмовать небеса, ему становилось тошно и стыдно.

Навстречу Хардести шли тысячи прохожих, в их глазах угадывался странный свет, который, однако, не имел к ним никакого отношения. Этот неуловимый свет был разлит повсюду.

Ему представилось лежащее в маленьком гробике бездыханное тельце дочери, но он тут же отогнал от себя этот образ, подумав о том, что мог бы спасти ее, раскрой он тайну того спокойного света, что виделся в лице пробивавшегося сквозь толпу с вешалкой в руках паренька в капюшоне, в сосредоточенном взгляде сидевшего за швейной машинкой портного, в перекапывавших мостовую дорожных рабочих, – света, который связывал их воедино, направляя весь этот мир к неведомой ему цели. К этому неуловимому свету, заливавшему собой весь город, имели какое-то отношение и пустынные коридоры и взметавшиеся ввысь громады его зданий.

Подобно крохотной щепке, несомой всесильным людским потоком, он переходил с одной улицы на другую, заходил в огромные универмаги, спускался на станции подземки и, проехав немного, вновь поднимался наверх и в тот же миг возвращался в людской водоворот, участники которого неслись куда-то с непонятной ему целеустремленностью, словно от этого движения зависела их жизнь.